Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Клянусь, это был не сон! Хотя голова моя по-прежнему раскалывалась от боли, я смотрел на происходящее во все глаза. Сомнений быть не могло: в темноте и впрямь ехал экипаж. Внезапно я понял, где слышал раньше этот характерный скрип, и меня охватила неукротимая дрожь: так поскрипывало наше ландо. Лошадь катила его по главной аллее, поросшей травой, спокойно, неспешным шагом; оно задевало ветки, дробило камешки, и величавая медлительность его продвижения воскресила в моем опаленном мозгу образ призрачного экипажа — повозки мертвых из сказок моего детства. Ландо в парке, в столь поздний час?.. Да, и я видел его наяву. Скрип приближался. Гроза вдали улеглась, в воцарившейся мертвой тишине малейший шорох слышался с нестерпимой ясностью. И вдруг в конце бело-голубой с черными пятнами теней дороги я увидел ландо! Странный экипаж скользил, словно лодка по молочной глади вод. Кучер на козлах возвышался отчетливым силуэтом, а лошадь, затененная каретой, казалась темной бесформенной массой. Зато колеса четко вырисовывались: каждая спица поблескивала, вращаясь. Карета ехала медленно, грузно раскачиваясь на рытвинах; казалось, таинственные пассажиры просто выехали на прогулку.

Сердце мое учащенно билось, я думал в мучительном ожидании, не за мной ли едет призрачный экипаж, не обречен ли я стать жертвой тяжких неведомых испытаний?

В рассеивающейся тьме лошадь казалась черной огромной тенью. Из ее ноздрей валил пар, слегка позвякивали цепочки на удилах. Когда она скрылась в сумраке, слышался только глухой стук подков и шуршанье травы под колесами. Но вот опять полоса призрачного света, и в ней — шагающие ноги лошади и блестящий контур кареты. Я невольно вытянул шею, стараясь разглядеть необычайных седоков, поскольку мне показалось, что верх экипажа откинут. Я увидел, что двое расположились на сиденье в глубине, третий — напротив них. По мере того как ландо приближалось, я видел сидящих все отчетливее, словно наводил на фокус бинокль. Сначала я узнал бледно-зеленый рукав буф, потом луна осветила волосы Клер, ее тонкий профиль, и я впился зубами в руку, чтобы не закричать. Клер обернулась, вглядываясь в заросли, где прятался я, и, несмотря на призрачный свет, разливавшийся на ее лице мертвенной бледностью, я заметил, как сверкнули ее глаза в тот миг, когда карета поравнялась с моим наблюдательным постом. Тогда же я разглядел и спутников ее ночной прогулки. Не знаю, откуда взять сил, чтобы вывести эти строки: меня душит волнение, и руки мне не послушны. Барон курил сигару, пуская огромные кольца дыма, широко отводил руку, мизинцем стряхивал пепел на дорогу, причем на мизинце поблескивал крупный перстень; на его лицо, пластрон, редингот ложились причудливые тени. Рядом с ним баронесса небрежно обмахивалась веером, тем самым, что в страшный час скользнул по ее платью и упал на ковер. Нет, нет, это просто иллюзия, самообман — моя бедная голова не выдержала удара о дерево! Разве восковое лицо Клер, проплывшее прямо передо мной, пока ландо проезжало мимо, — бледная маска, облитая лунным светом, — не плод моего горячечного воображения? Но тут же я увидел примятую траву, услышал сопение лошади и скрип осей. Более того — вслед за экипажем вился полупрозрачный пряжей дымок, и ветер порой доносил до меня запах табака… Ландо внезапно растворилось в облаке тьмы. Я затаил дыхание, будто какая-то страшная опасность подстерегала меня. Неужто карета исчезла? Но так же внезапно, как исчезла, карета возникла опять, однако теперь виделась расплывчато, и кружевная тень листвы колебалась на ней, словно парчовый гробовый покров. Наконец она вовсе истаяла, скрылась из глаз. Я хотел броситься следом, догнать ее, прикоснуться рукой, но словно прирос к земле. Исполненный сомнений, я подозрительно вглядывался в кустарник. Сладко запел соловей, и наваждение рассеялось. Покинув свое укрытие, я направился в ту сторону, где только что исчезло странное видение. Сквозь дымный свод листвы, в траве, усеянной блестками росы, виднелись две идущие рядом полосы — след колес. Милосердный Боже! Почему ты не лишил меня разума в ту минуту?! Скольких зол я бы избежал! Скольких бед!

Во власти самых ужасных предчувствий стоял я среди аллеи, лицо мое, пролетая, задевали черные мыши, но страхи мои отчасти рассеялись, и колдовство синей ночи уже не трогало мне сердце. Я пытался решить жуткую задачу, отрывочными данными которой располагал. Умерли они? Были живы? Ибо только одно из двух истина. Так когда же мои глаза обманули меня? Я колебался, не в силах дать ответа. Кажется, с той минуты, как я перелез через стену замка, началась одна из тех фантастических страшных историй, что скрашивали вечера моей матушки. Я знал лишь одно: все это — явь. Во мне вдруг зашевелилось любопытство. Я не мог этого так оставить. Я должен был, презрев таинственные опасности, которые, возможно, подстерегали меня, найти какие-то улики, какие-то подтверждения случившемуся. Если моя возлюбленная мертва в самом деле, я откажусь от всех моих планов. Но если она жива… Я еще раз перекрестился, вверяя свою душу ангелам света, и стал с опаской пробираться к замку, избегая открытых лужаек и перепутий аллей, доступных неверной луне. Но напрасно я вслушивался: в тишине раздавалось лишь пение соловья да отдаленное кваканье лягушек…