Буало-Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 4. Лица во тьме. Очертя сердце. Недоразумение.

— Нет. Дорога была свободна. Это я прекрасно помню. Но я должен был ехать правее. Может, прижимая меня, он хотел напомнить мне об этом?

— Полно! — Помолчав, она добавила: — Ты больше не сядешь за руль. Не следовало мне снимать эту квартиру.

— Мы сняли ее вместе.

— Да, но я сделала плохой выбор. Квартира неудачно расположена. Ты вынужден совершать утомительные переезды.

Она, казалось, была искренне сердита на себя, ее удручала серьезность совершенной ошибки.

— Ладно, — проговорил я, — еще немного, и ты обвинишь себя, что направила мою машину прямо на это дерево! Пошли отсюда! Вернемся домой! Не следует все усложнять.

Я увлек ее, но она еще несколько раз оглядывалась, все повторяя.

— Мы купим другую. Дело не в этом… Не в этом!

Вечер прошел довольно грустно.

Из отчета № 13

…Фон Клаус чуть было не погиб в машине на восточной автостраде. Обычное дорожное происшествие. Он ехал быстро, и его прижал какой-то тип, ехавший еще быстрее, чем он, на машине марки «альфа-ромео». Он потерял управление своей машиной и несколько раз перевернулся. Все обошлось. Что очень жаль. Это происшествие вынуждает нас изменить свои планы. Второе «происшествие» такого же порядка может и в самом деле показаться подозрительным…

30 августа

Жильберта плохо спит. Она внезапно просыпается с криками: «Нет, нет…» Я подхожу к ней, целую. Она не знает, что ее разбудило. Моя авария глубоко ее потрясла, вот в чем дело. Я вижу, что она также потеряла аппетит. Стоит мне спуститься в сад выкурить сигарету, как она тут же бежит следом за мной: «Куда ты?» Меня, естественно, это раздражает. Я не могу отчитываться в каждом своем шаге. Но заставляю себя быть с ней терпеливым. В конце концов Жильберта успокоится. По крайней мере я на это надеюсь. Если же нет, нас ждет невеселая жизнь.

31 августа

Она снова принялась за прежнее. Наша квартира ей уже не нравится… Во-первых, нам нужен телефон. А потом, это слишком далеко. Целых четверть часа до вокзала. Пригородные поезда не слишком удобны. Поставщиков не так-то просто сюда заманить. Она всем недовольна.

— Тебе не хочется перебраться в Париж?

Что касается меня, я согласен на все, лишь бы меня оставили в покое. А вот покоя и нет. Жильберта чудесная женщина, но, если я долго валяюсь в постели, она начинает открывать кран в ванной комнате, звенеть чашками, чтобы напомнить мне, что пора вставать. Она просыпается рано и не выносит, когда я в пижаме бесцельно слоняюсь по комнатам, как я привык за многие годы. Моя любовь к беспорядочной жизни действует ей на нервы. Если я слишком долго сижу в кресле, закрыв глаза и положив ноги на край стола, она наклоняется ко мне:

— Тебе скучно?

— Да нет, я работаю.

— Странная манера работать!

И тем не менее это так, я работаю, мысленно проигрывая музыкальные пьесы, составляю программы, налаживаю понемногу жизнь квартета, моего квартета. Иногда она бросает как бы мимоходом, что еще хуже:

— Там ты играл куда больше…

— Да.

— Ты это из-за меня меньше играешь?

— Да нет. Только я ничего не могу делать, пока остальные не приедут.

Она не смеет признаться мне, что ее мучит, но я и так знаю. Когда она видит, как я сижу вроде бы без дела, она не смеет выйти из дому. Она воображает, что я со своей стороны только и подстерегаю минуту, когда смогу отправиться один на прогулку, и тогда или меня собьет машина, или мне на олову свалится труба, и меня, окровавленного, принесут домой. Вот такие картины неотступно преследуют ее. Так что мы почти все время проводим дома. И становимся оба все более обидчивыми и подозрительными. Теперь ей захотелось снять квартиру в центре Парижа. Она обставляет ее, украшает, спрашивает мое мнение. Меня же это совершенно не интересует. Откровенно говоря, мне не терпится оказаться в Бордо, Лионе, Милане, и меня бы вполне устроила любая комната в гостинице. Мне и дела нет до атласа и кретона, когда я весь погружен в Гайдна или Моцарта. Но это я держу про себя, потому что Жильберта не поняла бы меня. И чтобы ее успокоить, я заставляю себя, словно наказанный школьник, играть этюды. Когда она решает, что я занят работой, что я увлекся, она уходит по делам. Я и не слышу, как она тихонечко закрывает за собой дверь. Если бы она посмела, она бы заперла меня на ключ. Вернувшись, она прислушивается. Я просто чувствую, как она переводит дыхание, успокаивается. «Благодарю тебя, Господи; он здесь! Он не сбежал от меня!»

«Ты принадлежишь мне!» — говорят любовники. Увы!