Владимир Першанин - Мы умрем в один день

Сергеев крутил в пальцах ручку. Что возразишь этому совсем не глупому парню? Напомнить, что его ждут пять или шесть лет колонии? Произнести несколько назидательных фраз о совести? Сергеев посмотрел на часы. Без двадцати восемь. Уже стемнело, и в луче прожектора, освещающего милицейский двор, плясали редкие снежинки.

— Понимаешь, — сказал Сергеев, — я, действительно, мало чем могу похвалиться, но странно получается. Вот ты, если называть вещи своими именами, в жизни хорошего никому не сделал. Только крал, где плохо лежит, и тем не менее считаешь себя человеком. А я тебя не считаю. Так, чуть-чуть проклевывается, когда ты ребенка на руки берешь.

— Ладно, не обижайтесь, Николаевич, чего нам напоследок делить. Меня в изолятор, вам — премию. Завтра Галка с ребенком придет, вы уж сами позовите, а то следователи меня не знают, могут запретить свиданку.

— Ладно.

— И еще… — Остяк потоптался у двери, — пару слов не для протокола. Я вашу местную шпану не знаю, я не тутошний. Но кое-кто на Ольхова сильно злился. Чем-то он им помешал. Это для ясности. Хоть он меня и ловил, но я к его смерти отношения не имею. Все это между нами. Договорились?

Он приложил палец к губам и шагнул к двери.

— Подожди, — остановил его Сергеев. — Кому он мог помешать?

Остяк улыбчиво щурился на Сергеева.

— Васярик?

Остяк пожал плечами. Он не хотел говорить на эту тему.

— Игорь, кто такой Полетаев? Они ведь приятели с Куртенковым.

Остяк внимательно смотрел на Сергеева. И во взгляде читалось колебание: или уклончиво ответить шуткой, или продолжить разговор, который позже, в камере, может обернуться для квартирного вора Остяка нежелательными последствиями.

— Полетаев — это как новая волна. Понимаете? Если взять меня или Куртенка, с нами все ясно. Мы квартирники, статья сорок четвертая, до семи лет. А Полетай, он был раньше вором, а сейчас черт его поймешь. Их целая шобла, возглавляет Логунов. Они вроде стервятников. Сейчас такое время, что можно хорошо жить за счет плесени. А сколько ее выползло? Спекулянты в полный рост торгуют, кооперативы почти тем же самым занимаются, тысячи людей мухлюют, и все в законе. Если у тебя кулаки здоровенные и морда кирпичом — больше ничего не нужно. И никакого риска, как у меня. Барахтаются в плесени — и ни заявлений, ни уголовных дел. А ментам только этого и надо — пусть шустрят между собой, лишь бы вас не тревожили. Ну, в общем, поговорили. Мне спать пора!

Больше до самой дежурки он не сказал ни слова. Проходя в камеру, толкнул плечом пьяненького мужика, который топтался в проходе. Тот отлетел к стене и обидчиво забормотал. Сержант прикрикнул на Остяка и с лязгом захлопнул за ним решетчатую дверь.

Утром, перед планеркой, в кабинет к Сергееву зашел Голубев. Говорил о пустяках, накручивая на палец цепочку с ключами от трехкомнатной квартиры, машины и гаража. Довольный жест свидетельствовал, что он кое-что выкопал и скромно ждет, пока спросят.

Сергеев простудился. Его знобило и хотелось спать.

— Не тяни, давай говори.

— Знаете, чем занимались за минуту до встречи с Васяриком оба наших мотоциклиста? Стреляли из обреза по окнам кафе «Добрый вечер». Веселые ребята, а?

У владельца кооперативного кафе «Добрый вечер» Александра Семеновича Налыгина были белесые редкие ресницы и залысина через всю макушку. Он согласно кивал, слушая вопросы Сергеева, и его помаргивающие глаза выражали доброжелательность и готовность оказать немедленную помощь.

Но глаза обманывали. Поросшие рыжеватым пухом пальцы беспокойно теребили подкладку кожаного плаща. Разговор вертелся вокруг да около. Дела в кафе идут вроде ничего, если бы не шараханья финорганов. Государству, конечно, виднее, но частное предпринимательство — дело тонкое. Свои деньги пришлось вкладывать… А вообще жалоб нет. Никто его не тревожит, не обижает… Про выстрелы слышит впервые. Может, это без него случилось? Приходится часто выезжать по делам. Об избиении парней на мотоцикле также ничего не знает. Слышал какие-то разговоры, но не интересовался.

— Васина Леонида знаете?

Пальцы еще сильней затеребили подкладку плаща. Налыгин что-то взвешивал и прикидывал в своей лысеющей и осторожной голове.

— Приходит, кажется, иногда пообедать. Широкоплечий такой, из бывших спортсменов, если не ошибаюсь. Собственно, я его почти не знаю.

Налыгин замолчал. Наверное, в кабинете было жарко. Он расстегнул плащ и достал носовой платок. Долго вытирал нос и лицо. Ему очень не нравилась эта тема. Затем сказал, что, может быть, его считают спекулянтом, но это не так, и стал рассуждать о трудностях кооперации. Сергеев снова свернул разговор к Васину, но владелец кафе ничего не вспомнил. На том и раскланялись. А в папке, где хранились материалы по нанесению телесных повреждений гражданам Полетаеву и Зимовцу, появился новый листок: «Налыгин Александр Семенович, 41 год, закончил политехнический институт, женат. Избегает разговоров о стрельбе и избиении парней. Поддерживает отношения с Васиным, скрывает их».