Владимир Першанин - Мы умрем в один день

— Ценный он для Кирилова человек. Гляди, как бандиты за него цепляются. Не боятся даже, что накрыть их смогут.

— Кого бояться? — вскинул темно-сливовые глаза Саня. — В поселке никого не осталось, а пока из Царицына подмога придет…

Он безнадежно махнул рукой. Действительно, не от кого помощи ждать. Весь воинский гарнизон нашего уезда состоял из двух пехотных взводов и конного полуэскадрона. Пехота город охраняет, а кавалеристы неделями из степи не вылезают — гоняются за остатками банд. Есть еще небольшой чоновский отряд, только где он сейчас?

— Интересно, рассказал им что-нибудь этот гад?

— Я у Бориса спрашивал, — приподнимается на локте Саня, — а он усмехается и говорит: «Слишком ты любопытный». Выделывается.

— Выделывается, — соглашаюсь я. — Еще помощником не назначили, а уже вовсю раскомандовался.

Позубоскалив в адрес будущего помощника Башлыкова, мы замолкаем. Саня, прикорнув у стены, тихо посапывает. Я вспоминаю, что Сергей и Люба опять вдвоем в соседней половине, и начинаю в душе ревниво упрекать ее. Со всякими бывшими офицерами может часами сидеть, а на своих товарищей-комсомольцев никакого внимания. Я встаю и, потоптавшись, решительно направляюсь к ним. Нашли место — устроили посиделки!

Пуля звонко бьет о перегородку. Я шарахаюсь за простенок.

Снизу голос Башлыкова:

— Ребята, по местам! Бандиты зашевелились!

Они изменили тактику. Прекратилась беспорядочная стрельба. По косогору несколько раз, туда и обратно, проскакали всадники. За плетнем и в лесу, за Тишанкой, суетливо перебегали от дерева к дереву пригнувшиеся тени. Напротив окон, из-за толстенной ивы, поминутно высовывался бандит в казацком картузе с кокардой. Саня Василенко выстрелил в него и промахнулся. Ему мгновенно ответили два винтовочных хлопка. Пуля ударила в приклад карабина, вышибла оружие из рук. Закрыв лицо ладонями, Хохленок опустился на колени, из-под растопыренных пальцев стекала струйка крови. Отколотая щепка вонзилась ему в верхнее веко, кровь долго не удавалось остановить, но глаз не пострадал.

За нами охотились. Мы сообразили это достаточно быстро. Имитируя приготовление к атаке, нас держали в постоянном напряжении возле окон, а несколько опытных стрелков караулили каждое движение.

Башлыков запретил высовываться в окна. Меня послал на чердак. Сквозь щели в досках я хорошо видел бандитов. Человек пять сидели возле пулемета, замаскированного в кустарнике. Ближе к плетню, среди густой прошлогодней травы, за поваленной осиной еще трое. Я мог снять любого из них, но обнаруживать себя Башлыков запретил — мы лишились бы хорошего наблюдательного пункта. Словно догадавшись о моем присутствии, лежавшие у пулемета развернули его и ударили по чердаку. Пули, прошив трухлявые доски, противно взыкнули над головой. Потом меня сменил Борис.

Я попытался было набрать воды для затирухи. Сделать это мне не дали, открыли огонь из-за речки, и я не рискнул высовываться. На ужин каждому досталось по крохотному кусочку сала без хлеба. Воды решили набрать, когда стемнеет.

Ночью бандиты активности не проявляли. Висела перевалившая за четверть лунная горбушка и заливала все вокруг бледно-лиловым светом. Подойти к мельнице стало невозможно. Уже перед рассветом выползли к плотине двое. Бутылка с сухим чоканьем ударилась о выступ бревна. Другая не долетела, шлепнулась о землю. Секундой позже ахнул, покатился эхом взрыв гранаты, и заплясало на траве, облизывая подножье мельницы, чадное керосиновое пламя. Вслед, рассыпая веером длинную очередь, загремел «Льюис». Один из бежавших упал и замер едва различимым пятном. Снизу запоздало ударил карабин Хохленка.

Огонь скоро погас, а прошлогодняя никлая трава еще долго курилась пахучим банным дымком.

Утро. Солнце светит почти по-летнему. Я лежу посредине комнаты, подставляя лицо теплым лучам. Рядом на крохотном костерке варится затируха, единственное блюдо, на которое у меня хватает фантазии. Люба Абрамцева сидит у стены в наброшенной на плечи кожаной куртке и что-то пишет в блокноте. Иван Михайлович рассеянно смотрит на огонь и потирает плечо — ноет рана. Сергей и Саня спят, прижавшись друг к другу. У Хохленка лицо измазано засохшей кровью. Он сопит и чмокает губами, наверное, снится еда. Сколько я помню, Саня постоянно голодный. У него на плечах большая семья: мать, двое младших братишек и сестра, дед с бабкой. Отца убили в начале германской войны.