Владлен Чертинов - Воскрешение Лазаря

После разговора с Полиной Рогачев ощутил мощный выброс адреналина. «Мстить, так мстить», — мысленно повторял он. И эта, поначалу случайная, идея — разрушить семейную жизнь кровного врага — с каждым днем все больше овладевала им, казалась очень правильной, важной. А еще где-то в глубине души Серега лелеял надежду, что если удастся отобрать у Каурова его женщину, то, может быть, не понадобится отбирать у него жизнь…

В отличие от Геннадия Каурова, его отец Павел Акимович сразу вызвал у Рогачева стойкую неприязнь. Пузатый, важный, Кауров-старший держался как барин со всеми — с шофером, приезжавшим за ним по утрам, с охранником у ворот автобазы, с собственной женой. Самоуверенность сквозила в каждом взгляде, каждом движении этого человека. Он то и дело вскидывал вверх растопыренные пальцы правой руки. Гнул их. Правда, не по-блатному. Видно, слышал, что пальцы гнуть сейчас принято в деловой среде, но делать это толком не умел.

Главная сложность заключалась в том, чтобы пленить сразу обоих Кауровых, причем почти одновременно. Иначе сын начал бы искать отца, или наоборот — остающийся на воле член семейства поднял бы тревогу, сгоношил ментов и, вероятно, сломал бы свой обычный график. В итоге задача по захвату второго кровника для Рогачева сильно бы усложнилась, а риск запалиться только бы увеличился.

Серега склонялся к тому, чтобы брать обоих вечером после работы. Сына можно подкараулить возле гаража — место там довольно глухое. На отца надо будет охотиться в парадняке, когда он распрощается с водителем, который обычно доставляет его до дверей подъезда. Обоих придется вести от работы, а брать — представившись сотрудниками милиции. Спокойно, без лишних телодвижений, пользуясь исключительно авторитетом милицейских удостоверений (поддельные ментовские ксивы имелись у всех членов рогачевской братвы), доставить каждого Каурова до машины. Дальше проще — ствол в лоб, наручники на запястья и усыпляющий укол в ляжку. Спящий объект укладывается на пол салона у задних сидений и препровождается в клетку грузовика.

К началу августа в принципе уже ничто не мешало осуществить задуманное. Но Серега под разными предлогами оттягивал час «Х». И причиной тому была Полина. Через несколько дней после разговора в детском саду Рогачев сам позвонил ей с таксофона в метро.

— Знаешь, кто звонит? — спросил он.

— Нет, — ответила Полина.

— Мы встречались в песочнице. Я подумал, не договорили тогда.

— О чем?

— О многом. О тебе и об этом Захаре. О твоем муже и его французской любовнице.

— Зачем договаривать?

— Не бойся меня. Я знаю то, что твой муж от тебя скрывает. То, что и ты должна знать.

— Я не хочу ничего знать.

— Это важно. Ведь у вас растет сын.

— При чем здесь сын?

— Узнаешь. Мы должны встретиться. Не бойся, я друг.

Полина молчала. Она колебалась. Рогачев затаил дыхание. Он боялся, что туман, которого он напустил в телефонную трубку, рассеется, и женщина сорвется с крючка.

— Хорошо, — вымолвила, наконец, жена Каурова. Серега показал сам себе большой палец.

— Когда сможешь выйти из дома? — спросил он. — Может, в субботу вечером?

— Днем, — уточнила Полина.

— Идет. В 16 часов. На той самой лавочке возле песочницы.

— Нет. Там нас муж из окна может увидеть.

Рогачеву нравился этот разговор. Они с Полиной уже общались друг с другом как два заговорщика.

— Ладно, хочешь, сама назови место.

— ЦПКиО. У входа с Приморского проспекта.

— Договорились, — сказал Рогачев и повесил трубку. Он пока еще не знал, как будет действовать дальше, но понимал, что движется в правильном направлении. Может, удастся сделать так, чтобы жена Каурова отдалась ему, думая, что спасает мужа и всю семью от какой-нибудь беды. Надо заинтриговать, напугать, заманить в машину… Интересно, как поведет себя Полина. Будет сопротивляться или просить, умолять? При этом Рогачев почти не сомневался, что жена Каурова не станет никому рассказывать о том, что он с ней сделает. Потому что тогда придется рассказывать и о Захаре, и о любовнице мужа. Это ведь странно: сама поехала на встречу с незнакомым мужчиной, сама села к нему в машину… Серега рисовал в своем мозгу порнографические картины, одну жестче другой.