Владлен Чертинов - Воскрешение Лазаря

— Ну что, опять нам свезло, а тебе нет, — издевательски усмехнулся Рогачев. — Видать, не в дедушку ты пошел.

Бандитский внук в ответ только шмыгнул носом.

— Говори, как из погреба вылез.

— Молча.

И такого ответа Серега тоже не ожидал. Он еще раз заглянул в глаза пленника и понял, что ошибся: огонь в зрачках у того не затухал, а разгорался. Рогачев коротко ткнул Каурова под дых. Тот предсказуемо согнулся пополам, упал на колени и завалился набок. Лежал, хватая воздух, как тогда, на берегу речки…

Серега осмотрел засов. На черном металле увидел дорожку белых царапин и сразу все понял.

— А ведь мы его толком не обыскали, у него было что-то вроде ножа или тонкой отвертки.

— Точно, — подтвердил Михалыч, — он меня чем-то острым по руке полоснул.

— Ладно, лучше поздно, чем никогда. Раздевайся, чувырло, обыщем тебя, — сказав это, Серега пнул Каурова в пах. Тот скрючился еще больше, но на приказ не прореагировал. Хочешь не хочешь, а пришлось ему помогать. Сначала Рогачев сдернул с пленника ботинки фирмы «Саламандра», постучал ими о пол. Потом принялся стягивать с Каурова джинсы. Вспомнив, как еще недавно перед ним раздевалась Полина, Серега испытал злорадство. Очень захотелось прямо сейчас отомстить Каурову за ту досадную сексуальную неудачу с его женой. Враг лежал перед ним в одних носках и трусах — жалкий, в очередной раз униженный. Он был полностью в его власти, как несколько дней назад — жена врага. Во всем этом была какая-то дикая, запредельная сладость. И с потенцией у Сереги на этот раз все было в норме. Серега почувствовал сильный прилив адреналина и начал стаскивать с Каурова трусы. Ему захотелось увидеть вражье мужское достоинство и как-нибудь над ним надругаться. Вспомнил зону: необязательно же трахать человека, чтобы его опустить, достаточно просто засунуть в него какой-нибудь продолговатый предмет, например горлышко бутылки. Во время отсидки Серега был ненавистником подобных забав. Но сейчас ему остро захотелось трахнуть Каурова — раз и навсегда сломить его волю.

Мужское достоинство врага показалось ему довольно большим почти безволосым опарышем, которого Серега с удовольствием раздавил бы ногой. Он уставился на этот вражий отросток, размышляя, чего делать дальше.

Брат смотрел на всю эту сцену раздевания пленника с удивлением. А Михалыч и тут подыскал нужные слова:

— В жопе у него погляди. Чую, он ножи и отмычки там прячет.

Эта фраза остудила Серегу. Он вспомнил, как в тюрьме и на зоне вместе с другими несколько раз подвергался этой унизительной процедуре осмотра. А еще вспомнил учителя Курбатова и то, как «отрицалы» его самого чуть не опустили. Уподобляться тем уркам или вертухаям в резиновых перчатках было противно. А между тем обыск Каурова приобретал отдаленное сходство с тюремными осмотрами. Даже толстокожий Михалыч это уловил. Получается, унижая врага, Серега унизился сам…

— Ладно, закончим на этом, — сказал он. — Все равно теперь не сбежит. Браслеты наденем, задвижку проволокой замотаем, да сверху над погребом поставим топчан.

Он защелкнул на запястьях Каурова наручники и сбросил вниз еще не очухавшееся от его ударов тело. Следом швырнул в погреб джинсы и двух «саламандр».

Тело Геннадия холодело. Мозг был будто в заморозке, а мысли — будто чужими. Они не бегали, а едва ворочались, цепляясь одна за другую: «Дедушка, что ты наделал! Что мы наделали!.. Судьба заманила в ловушку… Дедушка. Теперь уж не выбраться. Теперь только одно — избежать лишних мук… Воскрешая твою жизнь, я погубил свою».

Геннадий подумал, что еще недавно имел столько всего, а теперь к концу жизни у него осталось всего шесть предметов — джинсы, трусы, носки и ботинки. Вспомнились эпизоды расстрелов в кино. Он никогда не мог понять, почему приговоренных раздевали и разували перед тем, как убить. Будто одежда и обувь мешали палачам. «Нет, не им!» — осенило Геннадия. Теперь он четко знал — эти вещи были для расстреливаемых последними признаками, атрибутами человеческой жизни, и поэтому, наверное, Смерть должна их особенно ненавидеть. И не зря этот Рогачев сейчас его не только избивал, а еще и раздевал. Не зря он теперь валяется голый под землей, в погребе, который немногим просторней могилы. «Это была репетиция Смерти!» — догадался Геннадий. Подумав так, он сразу же решил обуться, одеться и снова залезть в мешок и тулуп, чтобы доказать распростертой над ним грубой всеубивающей силе (а может, просто самому себе доказать), что он еще жив.