Алексей Биргер: Тёмная ночь

Никаноров взял бумагу, прочел, у него глаза на лоб полезли.

— Ни хрена себе!.. Кирзач?!.. Сбежал?!..

За Кирзачом, он же Иван Сергеевич Пыров, особо опасным рецидивистом, охотилась милиция всего Союза, а взяли его Высик с Никаноровым. Кирзач получил десять лет, Высика и все его отделение особым приказом отметили… и, возможно, Высик и Никаноров новыми званиями были в первую очередь обязаны Кирзачу.

— Вот именно, — отозвался Высик.

— Но как они его упустили?..

— Читай, — кивнул на бумагу Высик. — Там все написано.

Никаноров продолжил чтение.

Кирзач ушел довольно известным способом. Дожидаясь пересылки, сел играть в карты с другим заключенным, неким Гусевым Олегом Николаевичем, получившим два года за мелкую кражу. Кирзачу большой фарт пошел — а может, он сам этот фарт себе и подгадывал — и, в итоге, Кирзач предложил Гусеву сыграть «на срок» — ва-банк. То есть, если Гусев выигрывает, то получает все назад, плюс все имущество Кирзача, плюс часть лагерных пайков Кирзача («Сахарок на два года вперед», как было сказано в песенке чуть более поздних времен), а если проигрывает — откликается на пересыльном распределителе Пыровым и едет отбывать его десять лет, а Пыров откликается Гусевым — и едет отбывать два года… то есть, считай, месяцев семь-восемь, потому что по статье Гусева год всегда снимали за примерное поведение и срок предварительного заключения тоже засчитывался. При этом, Гусеву совсем не требовалось отсиживать десять лет: едва узнав по «лагерной почте», что Пыров на свободе, он должен был заявить лагерному начальству о подмене, сослаться на то, что Пыров его запугал и он боялся сознаться раньше, и, получив хорошую взбучку, тоже выйти на свободу.

Косвенным доказательством, что игра была затеяна Пыровым с дальним умыслом и что результат этой игры он заранее знал, могло служить внешнее сходство Пырова и Гусева — относительное, но вполне достаточное для того, чтобы ввести в заблуждение дуреющих от бесконечной смены бритых наголо заключенных «сортировщиков» пересыльного пункта, которые иногда толком и на фотографию не успевали взглянуть, и выкликали по спискам, командуя, кому куда. То есть, на одну из самых важных игр в своей жизни Пыров с большим тщанием подбирал подходящего партнера.

В общем, Гусев проиграл — и отправился мотать срок за Кирзача.

Обман вскрылся через полгода, но за это время Кирзач успел оказаться на свободе.

Все это, разумеется, излагалось языком более скучным и официальным, чем я пересказал.

И во все отделения милиции страны пошла паническая ориентировка на беглого бандита.

— Ну и ну… — протянул Никаноров, дочитав до конца. — Дела… Надо ж было так опростоволоситься… И такая наша работа — коту под хвост… Но почему тебя это так волнует? Нас это, по-моему, не коснется. Район, в котором он однажды погорел и где его помнят, он за двести километров стороной обойдет.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Высик. — Бешеный он, и тебе не хуже меня это известно.

— Думаешь, мстить заявится?

— Не настолько он глуп. Но… Вспоминаю, как мы его брали. Есть у меня дурное предчувствие, что еще хлебнем мы с ним горя. В общем, в оба надо смотреть.

— Откуда у тебя это предчувствие? Что-то конкретное?

Высик поглядел на Никанорова тем пустым, тяжелым, почти змеиным взглядом, который появлялся у него порой в самые неожиданные моменты, и сказал без тени улыбки:

— Интуиция.

Не разобрать было, шутит он или нет.

По правде говоря, Высик и себе вряд ли сумел бы объяснить толком, что его так насторожило и встревожило. Да, бывали случаи, когда он скрывал свои догадки от всех, даже от ближайших людей и сотрудников, потому что эти догадки были слишком сумасшедшими, чтобы делиться ими, пока не будут накоплены твердые факты, их подтверждающие. Тогда он отшучивался, переводил разговоры о делах на другие темы, доводил собеседников до дурноты потоками пустых и многословных речей — Высик в совершенстве владел искусством наговорить очень много, ничего при этом, по сути, не сказав — чтобы потом словно из засады нанести стремительный удар. Те, кто его знал получше — тот же Никаноров — ухмылялись про себя на эти приступы пустопорожней говорливости и говорили «Начальник напал на след…» или «Ой, плохо кому-то будет…» То, что в своей профессиональной деятельности Высик бывал не просто крут, но жесток, и даже гордился своим умением быть жестоким, было известно всем.

Но сейчас — не тот случай выходил. Высик шел домой, смутно раздосадованный, испытывая то недовольство собой, которое тем обидней, что причины его понять не можешь, и то насвистывал, то напевал одну из песен, для всей страны накрепко связанных с голосом Марка Бернеса, и только с ним: