— Неужели лиц не запомнили? — прервал его майор.
— Нет, — развел руки профессор. — Лица под масками скрывали.
— Так на кой же черт вы им понадобились?! — не выдержал Субботин.
— Требовали, чтобы я для них предвыборную программу написал.
— Мать честная… Дожили.
— Я ведь сначала отказывался, даже голодовку объявил. Несмотря на угрозы. А потом обдумал и решил, все равно другого найдут. И такой им ахинеи понаписал. «Сто дней и ночей». Пусть, думаю, все увидят, что это шарлатаны.
— Так вот, оказывается, кто автор?! Ну и ну! — воскликнул Субботин. — Степан Яковлевич, да вы идеалист! И соотечественников переоцениваете! Кстати, вашу программу успешно в жизнь претворяют. Согласно бандитской методике. Осталось только район в цветущее кладбище превратить. Но это, думаю, ближе к лету. И главное, народ их готов на руках носить. Можете у Анны Сергеевны поинтересоваться, — кивнул он в сторону Вознесенской. — Только через неделю весь этот водевиль закончится и начнется подлинная драма.
— Что же делать? — спросила молчавшая до того Анна Сергеевна.
— Не знаю, — нахмурившись, признался Субботин. — Ждать расплаты за легкомыслие. Ну и всеобщего просветления мозгов, — подумав, добавил он.
— Я ведь не смерти боялся. Уверяю вас, Георгий Николаевич, — снова заговорил профессор. — Я и не рассчитывал, что меня выпустят. Даже после этой идиотской программы. Меня ведь только благодаря одному человеку в живых и оставили.
— Тому, что накануне похищения звонил? — спросил Субботин, и профессор нехотя кивнул. — А именем его можно поинтересоваться?
Второй вопрос Степан Яковлевич оставил без ответа. Он молча поднялся с табурета, встал у окна и принялся разглядывать тусклый ноябрьский пейзаж с голыми деревьями и дворниками, сгребавшими в кучи мокрую листву. Его не отвлекали. Анна Сергеевна водрузила на плиту остывший чайник, а получивший разрешение, Субботин с наслаждением закурил.
— Не могу. Даже вам не могу, — не отрываясь от окна, сказал профессор. — Меня потому и отпустили, что я слово дал.
— Вы с ним встречались?!
— Утром, перед тем как меня в город повезли, — признался Вознесенский и с извиняющимся видом вернулся к столу.
Данный факт являлся неоспоримым доказательством вины скрываемого человека, но без официальных показаний профессора не имел для следствия никакой ценности. Субботин это знал. Чувствовал он и состояние бывшего пленника. Действуя больше по инерции, он еще попытался убеждать Вознесенского, но тот на компромисс со своей совестью не шел.
— Знаю, что лишаю вас всяческой перспективы, но прошу и меня понять. Даже если к следователю вызовут, о нем не обмолвлюсь, — предупредил он. — Лучше агитировать буду против них денно и нощно.
— Да кто вас теперь слушать будет, — махнул рукой Субботин. — Еще и побьют.
Полный несбывшихся надежд, он вернулся в отдел и пересказал услышанное Ковалеву, только что приехавшему из прокуратуры. Но и тот в свою очередь ошарашил Субботина сенсационным известием.
— Ты только сохраняй хладнокровие, — предупредил он. — Час назад наша прокуратура Замполита и Диму на трое суток упрятала.
Теперь пришло время удивляться Субботину.
— За что?!
— По подозрению. Подробности не знаю. Они там все как угорелые носятся. Слова не вытянешь, — объяснил Ковалев.
Обсудив с замом возможные варианты, Субботин позвонил Голубеву — руководителю главковской группы, работавшей по этим преступлениям, и договорился о встрече. Его группа из одиннадцати оперов базировалась в райуправлении, и уже через полчаса Субботин был там.
Укрывшись за пеленой сигаретного дыма, старший опер главковского «убойного» отдела Максим Голубев восседал за шахматной доской и норовил загнать в угол оставшегося без подданных вражеского короля. Сгрудившиеся вокруг опера подтрунивали над игравшими, давали советы и вдохновляли обреченного на проигрыш коллегу.
— До чего ж нахальная молодежь пошла. Сдаваться не хочет, — пожав Субботину руку, пожаловался Голубев на соперника. — Покури, Николаич. Сейчас я его обматерю и за пивом отправлю.
Субботин устроился на диване в углу кабинета и погрузился в раздумья. Наконец под дружные вопли сыщиков партия завершилась. Проигравшему торжественно вручили огромную сумку и изгнали в ближайший магазин. Победитель же присоединился к Субботину, поведавшему ему о возвращении профессора.
— Жаль, что назвать не хочет, — искренне посетовал Голубев. — Хоть кого-то могли подсадить.
Читать дальше