Рогнеда Волконская - Пианист из Риги

Зазвонил телефон — Мартового приглашали в СМУ к четырем на совещание. Но он запротестовал:

— Нет, я сегодня не могу... Совещание, как всегда, затянется, а я должен в пять быть на переговорной. Вызывает сын из Риги...

Мартовой прохаживался по скверику, расположенному напротив фасада института, и поглядывал на часы. Вот дверь отворилась, с крыльца покатилась густая толпа...

Захаров вышел с какой-то женщиной. Они несколько минут постояли, разговаривая, потом женщина махнула ему на прощание рукой, и они разошлись в разные стороны. Мартовой рассчитывал, что Захаров направится к остановке, и рванулся было к ней наискосок, но тот, закурив, медленно пошел в сторону центра. Мартового охватила нервная дрожь, хотя ему казалось, что он нисколько не волнуется. Он догнал Захарова и пошел следом, в трех-четырех шагах. Он ощущал аромат его сигареты, и снова вся фигура Захарова выражала солидность и спокойствие.

Захаров свернул на Сумскую улицу и зашел в гастроном. Мартовой наблюдал за ним сквозь витрину. Захаров что-то купил в гастрономическом отделе, потом подошел к штучному отделу, купил сигарет и выпил стакан томатного соку.

Выходя из магазина, Захаров безразлично скользнул взглядом по Мартовому и быстро зашагал по улице. Мартовой догнал его и пошел теперь рядом с ним.

— Товарищ Захаров! — тихо окликнул он.

Захаров не обратил на это никакого внимания.

— Товарищ Захаров! — Мартовой прикоснулся к его рукаву.

Захаров повернулся к Мартовому и замедлил шаг.

— Вы ко мне? Что вы хотите? — спросил он с ироничной задорностью, которая свойственна веселым, умным и сильным людям.

Мартовой вдруг сник; он не смог вот так сразу подобрать нужных слов. И в нем вдруг вспыхнуло искреннее озлобление.

— Хочу поговорить с вами, — будничным тоном начал Мартовой.

— Не пойму. О чем?

— Сейчас объясню. Холодно, и поэтому не мешало бы пропустить по стаканчику, а? Завернем в ресторан?..

— Вас понял, папаша. Визитную карточку не предъявляйте. Приставать не советую. — Захаров отвернулся и пошел дальше.

Мартовому вдруг понравилась эта игра. Он уже почувствовал ее азарт.

— Постойте, пожалеете... Я хотел вас угостить полноценным русским коньяком! — громко проговорил он. И уже тише: — А не немецким эрзац-шнапсом.

Захаров остановился:

— Папаша! Приму меры...

— Сейчас я тебе все напомню — соплями изойдешь от страха. Кристмана помнишь, гражданин Захаров? Ну что, почему не падаешь на колени? — Мартовой, осклабившись, впился глазами в Захарова.

Захарова обескуражило то, что Мартовой был, очевидно, трезв и говорил серьезно, убежденно, яростно. Он понял, что в инцидент надо внести какую-то ясность.

— Захаров? Почему Захаров? Вы обознались, гражданин. У меня другая фамилия... — Человек понял, что его с кем-то спутали, и поэтому смягчился.

— Значит, другой? Еще неведомый изгнанник... — улыбнулся Мартовой. — Не притворяйся. Фамилию, конечно, переменил... Вот доставлю тебя в милицию, там тебе напомнят Таганрог.

— Стоп, хватит эмоций! Говорите спокойно, кто такой Захаров? — уже заинтересованно спросил Захаров.

— Да ты же Захаров! Смотри на меня. Выдал человека на растерзание немцам. Помню твое лицо, помню, — зловеще улыбался Мартовой.

У встреченного вдруг мелькнула мысль: «Этот дурак будет ловить меня на улице каждый день, устраивать скандал, чего-то вымогать. Явно — он принимает меня за другого. Надо сейчас с этим кончать».

— А ну пойдемте в милицию, там разберутся, — строго сказал он и взял Мартового за рукав.

Мартовой вдруг пронзительно осознал, что сделал глупость. Он понял, что обознался...

— Прошу вас, идите со мной, — настаивал человек. — Я хочу выяснить вашу личность. Что-то слишком много вы говорите. И это не пьяная болтовня.

Нужно было как-то спасаться, и с деланной идиотской усмешкой Мартовой проговорил:

— А помнишь, дружище, как мы с тобой штурмовали рейхстаг? Твой батальон творил чудеса. А я собственными руками задушил Гитлера... — Мартовой дико расхохотался и, застонав, схватился за голову и закачался.

Человек, которого он принял за Захарова, недоуменно пожал плечами и стал удаляться.

«Чуть не влип! Идиот! Растяпа! — клял себя Мартовой, петляя малоосвещенными улицами. Он побоялся идти домой по Сумской. — Таганрогскому Захарову было бы сейчас чуть меньше моего, а этому типу лет тридцать пять, и я для него — «папаша». И как я сразу не отметил эту деталь? Да, я живу не во времени, не в пространстве, а в своем прошлом... Страшно... Помутился разум!..»