Андрей Константинов - По счетам [litres]

– Пристрелю! Вот что!..

– Ну, здоровá, пионэр! – весело громыхнул с порога Битюг. – Что молчишь как рыба об рельс? Али не признал? А вот я твою фотокарточку сразу срисовал. Еще когда ваш этап тока-тока в прожарку определяли.

– Ты-то, может, и срисовал. Вот только в моем фотоальбоме я такой карточки не видáл.

Сейчас Барону ничего не оставалось, как только жестами и мимикой выражать свою крайнюю степень презрения к происходящему.

– Ой ли? Может, просто запамятовал?

– Нет. Такую харю я бы точно запомнил.

– Ах ты ж, перхоть! Клык, он это! Стопудово он, Васька!

– Ты обознался, милейший! С младенчества в Юрия окрещен.

– Во, гад! Врет и не краснеет! Клык! Вот падла буду! Зимой 42-го мы с Митяем этого Васькá самолично на базу партизанскую доставили! До конца года с нами хороводился да еще и с особистом корешился.

– Вот ведь как получается, Барон. Согласись, нехорошо? Честные ворá тебе поверили, вписались за тебя, а ты, оказывается, из нашего, из автоматчицкого, племени-звания будешь? Вот и разъясни нам, с каких таких щей побрезговал с братками на одну лавку сесть?

– Во-во! Он ведь сука натуральная, а канает под честняка. Барон… Еще бы графьём обозвался!

– Никуда ты не пойдешь. А с Битюгом я сам разберусь. И на этом – всё, закрыли вопрос. Между прочим, Васька, тебя тоже касается.

– Я ЭТОТ ВОПРОС закрою САМ! – дерзко, с вызовом отчеканил Юрка.

– Вот ведь баран упертый! Да Битюг тебя по стенке размажет!

– Это мы еще посмотрим…

Всё. Продолжать гонять порожняка и далее смысла не было. Теперь – или пан или… Второе, судя по всему, увы, вернее.

Решившись, Барон поднялся со шконки и вплотную приблизился к продолжавшему стоять в сенях «купешки» Битюгу.

– Ты сейчас ворá сукой при людях назвал. А знаешь, ЧТО, по нашим воровским законам, за такое полагается?

– Нешто потявкаешь на меня да укусишь?

– Тявкать я не стану. Это, сявка, твоя прерогатива. А вот насчет укусить… Здесь ты в самую точку…

Барон стремительно выбросил перед собой правую руку, одновременно вытряхивая из рукава в ладонь заточку, и воткнул подарок Шаланды прямехонько Битюгу под кадык. И это тоже была она – школа Чибиса.

Никак не ожидавшие от него такой прыти, Клык с Танкистом на миг застыли в обалдении. Воспользовавшись этим обстоятельством, Барон оттолкнул в их сторону забившееся в предсмертных конвульсиях тело, сорвал служившее входной дверью одеяло, швырнул его в том же направлении, выскочил из «купешки», походя сбив с ног оторопелого Гуньку, и кинулся по центральному продолу, сшибая на своем пути зазевавшихся, еще не прознавших о случившемся зэков.

– Хватайте его, православныя! Держите падлу! Он Битюга завалил! – раздался позади истошный вопль Танкиста.

Барону почти удалось добежать до спасительной двери, но тут кто-то услужливо подставил ногу – и он грохнулся лицом вперед, чудом не рассыпав по полу зубы. Сверху тут же навалилось несколько человек. Потом еще. И еще… Все закончилось тем, что Барона перевернули мордой в потолок и растянули на полу в форме морской звезды. Несколько секунд спустя барак автоматчиков уже гудел как встревоженный улей, в который забрался медведь. И то сказать – какая-никакая, а движуха, развлекаловка. Бесплатное кино. А чем эта фильма закончится, предсказать нетрудно.

К «распятому» Барону подошли внешне спокойный Клык и разъяренный, трясущийся, как в припадке падучей, Танкист.

– Ай маладца! Шустрый какой хлопец. Уважуха! – резюмировал Клык и показно вздохнул. – Даже жалко где-то… Танкист, займись им! Гунька! На стрёму!

Танкист, оскалившись, достал из-за голенища сапога наборную финку.

– Щас я тебя, падла, на ремни резать стану.

– Валяй, – сплюнув кровью, прохрипел Барон. – А то у тебя и в самом деле того… штаны спадают…

И тут входная дверь не просто распахнулась – слетела с петель, не выдержав напора массы людей, хлынувшей в помещение барака. Вооруженных кто арматуринами, как, к примеру, Шаланда, кто – ножками от столов, кто – обломками кирпичей, а некоторые – так и просто с голыми руками. И – понеслась густая драка. Она же – резня.

Она же – спасение Барона от неминуемой гибели.

Лагерь есть лагерь. И в те минуты, когда он гневается, лагерь жесток. Самое главное – гнев лагеря необратим. И этот закон – он не только для блатных, но и для до поры нейтральных мужиков . А мужики – они и есть народ. А мировоззрение народа, его гнев – вещи, как ни странно, материализующиеся. И никакие вертухаи со своими овчарками и карабинами, никакие часовые с пулеметами на вышках, никакие начальники отрядов, и прочая, и прочая, имеющие мало-мальское отношение к на-зоне-власть-имущим, этого закона изменить не в силах. Да и, по правде сказать, менять не собираются. Наоборот, порой даже поддерживают традиции. Все правильно, время от времени стоит устраивать «крысиные бои». Сугубо в утилитарных, дезинфекционных целях…