Андрей Константинов - По счетам [litres]

– Было б сказано, а забыть всегда успеем. Ты не канитель, озвучивай.

– Ты, часом, не в курсе: Барон здесь, в Питере? Или, может, отскочил куда?

– Стесняюсь спросить: а в чем причина подобного любопытства?

– Я к тому, что он нам в этой теме край как сгодился бы. Потому – мужик головастый, по всему видать.

– Мужики лес пиляют. А Барон – в честняках ходит.

– Ну да, ну да… Короче, есть вариант влегкую поставить хату заведующего оптовой базы сантехники и фаянсовых изделий.

– Кхе… Вот с таких же, в легкую, козырей пару недель назад Макар заходил. А теперь вещички конфискованы, Зойка в допре, а сам Макар в бегах. Так что в гробу я видал такую козырную раздачу. – Хрящ недобро набряк, обнажив гнилые клыки. – Интересно, и как это мусора пронюхали, что товар на сохранение Зойка взяла?

– Может, соседи углядели да стуканули?

– За соседей не скажу, но без стука, похоже, не обошлось. Э-эх, узнать бы, чьих будет крыса – самолично кадык бы вырвал.

– Это правильно, – поддакнул Вавила, внутренне холодея.

Потому как существовать без кадыка, согласитесь, неуютно.

– Значит, говоришь, директор сантехнический? Ну, толчок, допустим, мы вдвоем вынесем. Но ванную – всяко не сдюжим.

– Заведующий этот старинный хлам собирает. У него дома – натурально малый зал Эрмитажа. Я почему за Барона и вспомнил: говорят, он в антикварных вещицах понимание имеет. В отличие от нас, убогих и сирых.

– Это кто ж такое базланит?

– Слыхал от кого-то, – равнодушно отозвался Вавила. – Теперь уж и не припомню.

– Ну-ну, жарь дальше.

– Заведующий, с бабой своей и с домработницей – живут же люди! – в отпуск отъехал. На дачу, в Разлив. По ленинским, короче, местам. А хата пустая стоит.

– И что, прям не приглядывает никто?

– В том-то и дело! Правда, каждое утро из Разлива эта самая домработница наезжает. Но в квартире кантуется не больше часа. А потом – обратно тихо, как в склепе.

– А на фига мотается?

– Зав с завихой девку электричкой гоняют. Чтоб цветы поливала, кошака кормила и дерьмо евонное выносила. А потом она обратно возвращается. Хозяев супом и вторыми блюдáми кормить.

– Ишь ты! Чтоб я так жил.

– Я ж говорю – та еще семейка. Разжирели, на импортных унитазах сидючи. И куда только бэхээсэс смотрит?

– А что ж они скотинку с собой не прихватили? – пропуская мимо ушей как бы юмор, задумался вслух Хрящ.

– Да кошак у них кастрированный, домашний. На свежем воздухе шугается.

– Интересное кино… И откуда у тебя, друг ситный, такие пикантные подробности? Самолично под хвост заглядывал?

– Никуда я не заглядывал. Просто недавно со шмарой одной любовь-морковь завертел.

– Главное, чтоб не навертел. И чего шмара?

– Домработница – подруга ейная. Мы ее на днях на Финляндском банý встретили. Слово за слово… Она моей на жизнь жалится, а я стою рядышком, покуриваю да на ус наматываю. Повезло, короче.

– Да уж.

– Только тут такое дело: если всерьез браться, времени на раскачку нет. Хозяева обратно в город двадцать шестого возвращаются.

После этих слов Вавила вопросительно уставился на собеседника. Хрящ же молчал, силясь вспомнить нечто важное, о чем неделю назад, на пьянке в Орехово, Барон втолковывал ему за Вавилу. Но – не получалось. И то сказать: пьяный был, в дымину. Кто тогда мог предположить, что вскоре жизня такие коленца начнет выкидывать?

– Так чего? Возьметесь с Бароном? Выгорит – мне за наколочку на бедность сколь-нибудь да подкинете.

– А сам пойти, стало быть, опасаешься?

Вавила, потупившись, отвел взгляд.

– Понятно: и хотела кура воли, да мороза боится, – считал Хрящ. – Ладно. Завтра отсыпаемся-похмеляемся, а в понедельник с утреца сгоняем. Поглядим, что там за Эрмитаж и за домработница с языком без костей.

Под обрывом монотонно бубнила речная вода. От Вуоксы поднималась вечерняя сырость и здесь, наверху, смешивалась с воздухом, пахнущим смородинным листом и сосновой смолой. Так что на выходе складывался аромат из разряда «Я вас умоляю!» – аж голова кругом. А тут еще со стороны финской границы очень кстати нарисовался ветерок и разогнал комарье, довершив почти идиллическую картину.

Двое старых друзей снова сидели за столом в саду. Курили, наслаждаясь разлитым вокруг покоем и фиксируя в памяти как сам факт, так и мельчайшие детали их мужской встречи. Ради которой обоим пришлось пройти очень непростой, длиною в два десятка лет, путь…

– Твои-то когда обратно возвращаются? – нарушил затянувшееся молчание Кудрявцев.