Владимир Першанин - Лабиринт [Авторский сборник]

— Не торопись его хоронить. Ельцин оклемался после такой же операции через две недели.

— Вася, если ты не хочешь мне помочь, то я все сделаю сам.

— Пойми, затевать что-то с твоим тестем я не рискну. Давай на полную откровенность!

— Давай!

— Я твой должник и готов помочь. Поверь, рисковать я умею, но тут никаких шансов. Ребята из службы безопасности тестя расколют тебя за полчаса. Зажмут в кулак мошонку и пригрозят ее раздавить. Ты все расскажешь, сто процентов! И тогда мне конец. А у меня, между прочим, жена и сын.

Но мне было наплевать на жену и сына Васи. Я закусил удила. Кошелев приводил все новые аргументы, доказывая, что ничего хорошего не выйдет, а я упрямо твердил, что доведу дело до конца сам.

— Тебя послушать, так это самый сложный заказ на свете! — запальчиво проговорил я.

— Поступай как хочешь, — махнул рукой Кошелев, понимая, что меня не переубедить. — Но послушай умный совет. Ни к кому больше не обращайся. Тебя продадут. Тесть выложит любую сумму за такую информацию. Поэтому делай все сам.

— Знаешь, Вася, у меня есть один вариант. Послушай.

И я рассказал Кошелеву о Катиной записке и пистолете. Кошелев слушал очень серьезно.

— Нужно предусмотреть десятки мелочей. И прежде всего, обеспечить стопроцентное алиби. Боюсь, что с алиби у тебя не выйдет. Или надо привлекать в помощь еще одного человека.

— Алиби — мое дело! Посмотри лучше пистолет. Подойдет? Я протянул Кошелеву «вальтер». Умело отсоединив обойму, он выщелкнул на ладонь маленькие желтые патроны и долго их рассматривал. Потом снова зарядил пистолет и, оглянувшись по сторонам, вдруг выстрелил в тополь.

— Пойдем, глянем, — возвращая «вальтер», сказал Кошелев. Срезав кору лезвием складного ножа, он попытался выковырять пулю, но та засела слишком глубоко.

— Ладно, — Вась-Вась спрятал нож в карман. — У тебя дома есть еще патроны к этому пистолету?

— Неполная пачка где-то в шкафу лежит.

— Ну и пусть лежит. Если все же решишь сотворить глупость, используй патрон только из обоймы.

— Почему?

— Потому что в боеприпасах ты ни хрена не смыслишь. Неизвестно, что там за патроны, а эти стреляют нормально. Слабый у тебя пистолетик… Ты хоть знаешь, куда стрелять?

— Знаю, — буркнул я.

— Смотри, — Вась-Вась легонько ткнул пальцем меня в висок.

— Стреляй именно сюда! Ни правее, ни левее. Только в височную кость.

Со стороны наш разговор напоминал какой-то бред. Наемный убийца объяснял директору фирмы, как лучше ухлопать жену. Василий Васильевич Кошелев не был мне лучшим другом, и я рисковал, доверяясь ему. Он имел возможность обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь и навсегда бросить свое опасное ремесло, если бы продал меня тестю. Какие принципы могут быть у киллера? Но Кошелев оказался куда более честным человеком, чем многие люди, встретившиеся мне в жизни. И уж, конечно, честнее, чем я.

Тестю сделали операцию. Несмотря на мастерство швейцарских врачей, прошла она не слишком удачно. У тестя дважды останавливалось сердце, и его кое-как вытащили с того света. Альбина Николаевна постоянно находилась при нем. Катя ходила заплаканная и без конца звонила в Цюрих.

— Саня, у папы опять упало давление. Девяносто на семьдесят…

Я сочувственно обнимал жену и думал о том, что если к ночи давление упадет еще пунктов на десять, то мы с Катей останемся сиротами. Я терпеть не мог тестя и вспоминал самое плохое в наших отношениях. Ведь он с первых дней давал понять, что видит мои намерения насквозь, а женился я на его дочери только из-за денег. Тестю доставляло удовольствие унижать меня и показывать, что я ничего не значу.

Он мог вызвать меня к себе в офис и продержать два часа в приемной. Я бесился, чувствуя, как надо мной тайком подсмеиваются сотрудники, а секретарша, пряча усмешку, просит подождать еще и предлагает очередную чашку кофе. Как-то раз я не выдержал и уехал. Тесть в тот же вечер заявил, что если я еще раз его не дождусь, то он отберет у меня фирму. Можно было привести еще десятки мелких случаев, когда тесть всячески давал понять, что я никто и он терпит меня только из-за дочери и внучки. Я скрипел от злости зубами, но внешне никак своего возмущения не показывал.

Мы с Катей и дочерью жили в квартире на втором этаже перестроенного в европейском стиле старого московского дома. В подъезде было всего шесть квартир. Первый этаж был занят под офис, вход в который располагался с другой стороны. Подъезд был почти все время пуст, на чем и строился мой план. Дочку с осени возили в частный детский сад, где она находилась до четырех часов дня. Катя оставалась в квартире одна.