Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

— Да, если не жалко, — сказал Потапчук. — И что ты намерен предпринять в связи с вышеизложенным?

— Действовать по плану «бэ», — заявил Сиверов, ставя перед ним сахарницу. — Мне нужна поддержка в средствах массовой информации. У вас нет знакомого редактора в какой-нибудь программе криминальных новостей?

— Поищем, — пообещал генерал, краем уха вслушиваясь в перестук капель по карнизу, теперь почему-то напоминавший ему торопливую, сбивчивую, передаваемую в большой спешке, будто из вражеского тыла, морзянку. За стеклом, забившись в угол оконного проема, нахохлившись и втянув голову в плечи, сидел мокрый голубь. Зрелище было неприятное; Федору Филипповичу даже почудился памятный с детства запах перьев и затхлости, и он переключил внимание на чашку, в которую Глеб только что налил зеленого чаю. Чай приятно выглядел и вкусно пах, но до кофе ему было далеко. — Не найду, так познакомлюсь — долго ли умеючи!

— И то правда, — согласился Глеб. — Музыку?

— Уволь, — взмолился генерал. — Я сюда пришел о деле говорить, а не музыку слушать. Хотелось бы знать, что это за план «бэ», к осуществлению которого я должен привлечь телевидение. Учти, что после инцидента с «Северо-Западом» это будет непросто. Средства массовой информации просто-таки бьются в истерике. До захвата, небось, с этими беднягами из «Северо-Запад ТВ» даже кивком поздороваться считали зазорным, а теперь вспомнили про журналистскую солидарность и костерят нашего брата на чем свет стоит.

— Демократия, — опустив глаза в чашку, на которую сосредоточенно дул, сочувственно поддакнул Сиверов. — При Андропове, небось, и пикнуть не посмели бы!

— Ближе к делу, если можно, — ворчливо напомнил генерал. — Как ты намерен выйти на Юнусова?

Глеб все-таки глотнул чаю, поморщился и поставил чашку на блюдце.

— Я не случайно вспомнил Андропова, — сказал он. — В те времена проблемы исламского терроризма в нашей стране не существовало — по крайней мере, официально. Зато террористы водились, хотя и не в таких количествах. Одни захватывали самолеты с оружием в руках и требовали везти их в Турцию, другие выдвигали аналогичные требования, пугая экипаж куском хозяйственного мыла… Первых расстреливали, вторых запирали в психушке, и никто при этом не интересовался их вероисповеданием.

— Хорош чаек, — похвалил Федор Филиппович. — Кажется, я начинаю понимать, куда ты клонишь. Вообще-то, на высшую меру у нас мораторий, а публичных казней не было с тех пор, как повесили последнего изобличенного полицая, но, если нужно для дела, можно сделать исключение. Обещаю, что твой расстрел будет должным образом освещен в средствах массовой информации.

Глеб сделал вид, что поперхнулся чаем.

— Вот спасибо, — сказал он, прокашлявшись. — Вообще-то, умирать я не планировал, даже понарошку. Я уже столько раз это делал, что мне теперь никто не поверит, даже если я на самом деле при свидетелях протяну ноги.

— Ага, — сказал Федор Филиппович тоном человека, которому наконец-то открыли глаза. — Надо же, а я-то голову ломаю: как же это он, думаю, собирается выполнить задание, лежа в морге? Ладно, шутки в сторону. Излагай, что ты там надумал.

Глеб осторожно пригубил чай, вздохнул, вернул чашку на стол, решительно отодвинул ее подальше и начал излагать. Слушая его, Федор Филиппович покосился на окно. Голубя там уже не было — не то улетел искать местечко посуше, не то издох от какой-нибудь птичьей болезни, а то и просто от старости, и свалился вниз. Генерал преодолел желание выглянуть наружу и посмотреть, не валяется ли он на тротуаре под окном, и заставил себя сосредоточиться на том, что говорил Сиверов.

Потрепанный милицейский «уазик» стоял, забравшись двумя колесами на уже начавший понемногу выгорать и жухнуть газон, в жидкой тени пирамидальных тополей, которыми была обсажена улица. Передние окна с обеих сторон были сняты, но едва ощутимый сквозняк не приносил облегчения: в салоне все равно было жарко, как в раскаленной духовке. Мимо, шурша колесами по сухому асфальту, проезжали автомобили, и полуденное солнце горело в их стеклах и хромированных деталях слепящими, злыми бликами. Пахло пылью, выхлопными газами и жарящимся где-то поблизости шашлыком. Последний запах без особой необходимости напоминал о том, что и так не могли забыть присутствующие, а именно что сегодня у них выходной, и что любой из них без труда нашел бы себе куда более веселое и продуктивное занятие, чем сидеть в прокуренном, душном салоне, дышать выхлопными газами и ждать неизвестно чего.