Андрей Воронин - Слепой. Антикварное золото

Крестовский приблизился вплотную. Он протиснулся между капотом джипа и багажником впереди стоящей машины, скользнув по лицам сидящих в джипе людей пустым, невидящим взглядом, и все той же неровной, заплетающейся походкой двинулся по дорожке через сквер к своему подъезду. Теперь Злой видел, что парень вовсе не пьян и не обколот, а просто смертельно устал — так устал, как сам Злой не уставал, пожалуй, ни разу в жизни. Он опять порадовался — на этот раз тому, что клиент жив, несмотря ни на что (интересно все же, несмотря на что именно?), и что лезть под землю на поиски его трупа теперь не придется.

Проводив Крестовского взглядом до самого подъезда и подождав, пока за ним захлопнется дверь, Злой вынул из держателя на приборной панели мобильный телефон и набрал номер начальника службы безопасности Солоницына.

То, что должно случиться, случается рано или поздно. Так произошло и с Дмитрием Крестовским: исчерпав отпущенный ему лимит везения, он наконец заблудился в подземном лабиринте.

Преодолеть вертикальный колодец, который Дмитрий обнаружил в тупике заваленного взрывом коридора, оказалось еще труднее, чем он думал. Он лез, подтягивался, протискивался, ужом проползая между торчащими вкривь и вкось бетонными глыбами. Края их, не подверженные воздействию дождя и ветра, до сих пор сохранили первозданную остроту. Кое-где металлические скобы лестницы отсутствовали напрочь, и Дмитрию приходилось использовать эти обломки в качестве опоры. Обломки начинали шевелиться и раскачиваться, как живые, со скрежетом терлись друг о друга, а некоторые, будто только того и ждали, срывались и падали вниз. Тогда Крестовский замирал, вжавшись в корявый бетон, и с сильно бьющимся сердцем считал удаляющиеся клацающие удары, которыми сопровождался путь упавшего обломка к далекому дну колодца. Именно здесь, цепляясь немеющими пальцами за шершавые от ржавчины шаткие скобы, он ощутил, как на самом деле тонка грань между жизнью и смертью. От него сейчас мало что зависело. Сотрясение, вызванное падением потревоженного им обломка, могло вызвать новое падение, даже обвал, который смел бы его с ненадежного насеста и в два счета доставил к начальной точке маршрута в виде окровавленного, лохматого тюка, набитого истерзанным мясом и раздробленными костями.

Когда до верхнего края колодца оставалось каких-нибудь полтора метра, глыба, на которую Дмитрий поставил ногу, качнулась, дрогнула, с сухим скрежетом вывернулась из гнезда, в котором до сих пор сидела, как расшатанный зуб в десне, и тяжело ухнула вниз. Первый же удар о препятствие вызвал обвал. Темный колодец заполнился грохотом рушащихся обломков и густыми клубами пыли, которые один за другим лениво вползали в отбрасываемый фонарем световой конус. Кусок бетона, к счастью не слишком крупный, ударил по голове, содрав кожу. Наполовину оглохший, с запорошенными пылью глазами, задыхающийся, Крестовский висел на одной руке, судорожно шаря ногами по трясущимся стенкам колодца в поисках хоть какой-нибудь опоры.

Наконец носок ботинка нащупал какой-то выступ. Тем временем кончился и обвал, лишь мелкие камешки, постукивая, все еще отыскивали дорогу вниз среди хаотичного нагромождения бетонных обломков и ржавой, перекрученной арматуры. Дмитрию каким-то чудом удалось не выронить фонарь. Он посветил вниз, но в первый момент не увидел ничего, кроме густой клубящейся пыли. Она забивала горло и щекотала ноздри, вызывая непреодолимое желание чихнуть. Чихать было страшно: ржавая скоба, за которую Дмитрий цеплялся правой рукой, держалась на честном слове и могла вывалиться в любой момент.

Потом пылевое облако стало рассеиваться, оседать, и луч фонарика высветил внизу сплошную беспорядочную массу бетонных глыб. Колодец был закупорен, как бутылочное горлышко; пути назад больше не было.

Дмитрий уже не раз выбирался на поверхность совсем не тем путем, каким спустился под землю, но до сих пор возможность вернуться назад по собственным следам у него всегда оставалась. И он пользовался этой возможностью, когда ему случалось зайти в глухой тупик, откуда не было другого выхода.

И вот обратная дорога отрезана. А что, если там, впереди, как раз и есть глухой тупик? Что тогда — конец?

С некоторым удивлением Дмитрий обнаружил, что это не так уж и страшно. Бояться имеет смысл, когда есть хоть какой-то выбор: направо пойдешь — коня потеряешь, налево пойдешь — буйну головушку сложишь… А когда выбора нет, когда остается только одно — идти вперед, страх перестает иметь значение, сжимается в ледяную крупинку и закатывается в самый дальний уголок сознания.