Николай Псурцев - Несколько способов не умереть

В холле тонко пахнет духами, зарубежными сигаретами и кофе — дорогим пахнет. Много женщин и мужчин, снуют, сидят, что-то пьют, болтают, не различишь, где наши, где ихние…

Но вот несколько девиц как бы невзначай отвернулись, увидев Ружина, какой-то малый, весь «вареный», жеманный, оторвался от небольшой пестрой группки, спешно засеменил к лестнице. Ружин усмехнулся: не надо меня бояться, у меня сегодня своих забот хватает. На лифте доехал до третьего этажа, прошел в конец коридора, очутился в квадратной комнате с креслами, диванами, низким столиком. Навстречу поднялась женщина с ухоженным лицом, улыбнулась:

— Проходите, — открыла тяжелую дубовую дверь. И здесь, диваны, кресла, ковер, ворсистый, мягкий, просторно, у огромного окна изящный тонконогий стол, не наш, не советский, чересчур игривый, не деловой. За столом мужчина лет сорока, лицо узкое, загорелое, короткая стрижка, с боков седина, светлый костюм, черный галстук — Кадаев, директор гостиницы. Он встал, застегнул пиджак, улыбнулся приветливо, протянул руку:

— Здравствуйте, Сережа, рад, что не отказали, пришли. Я соскучился. Суетишься, суетишься, а поболтать по душам и не с кем. Вы как спасение.

— Спасибо, — сказал Ружин.

— Садитесь. Кофе? Коньяк? Водка?

Ружин покрутил головой.

— Вы чем-то расстроены?

Ружин пожал плечами, сказал неопределенно:

— Работа.

Кадаев подошел к стене, открыл бар, вынул початую бутылку чего-то дорогого, налил в крохотную рюмку и повернулся к Ружину:

— Я вот по утрам просыпаюсь, и страх охватывает, знаете, прямо пальцы стынут, умирать скоро, а собой и не жил, понимаете? Собой, нутром своим, душой своей, чтобы почувствовать, что живешь именно в данную минуту, в это мгновение и что жизнь — самое замечательное, что может быть. Понимаете меня?

Ружин усмехнулся, закурил, не спросясь, затянулся, продекламировал:

— Я хочу быть кумиром вселенной, я хочу ничего не хотеть… Подавите желания и ощутите жизнь. Способ один, других нет.

Кадаев сделал глоток:

— Чересчур за многое и за многих я в ответе — жена, дети, родственники, друзья, постояльцы в конце концов. Допустим, я начну жить по большому счету, а что будет с ними? Кстати, о друзьях…

Ружин опять усмехнулся:

— Легкая интеллектуальная разминка, а теперь о деле, верно? Так учил Дейл Карнеги. Я правильно произношу?

Кадаев засмеялся:

— Я вас люблю, Сережа. Вы все понимаете. — Он присел на краешек стола, запросто, по-свойски, улыбку убрал, заговорил доверительно: — Да, о деле. Вот какая штука. Вы на днях задержали одного мальчишку, дурак-несмышленыш.

— Колесов?

— Да. Он сирота. Тяжелое детство. Я принимаю в нем кое-какое участие. Он родственник одного моего близкого друга.

— Кого?

— Ах, Сережа, разве это имеет значение… — грустно улыбнулся Кадаев.

— В темную не играю, — Ружин затушил сигарету, встал.

— Сыщик есть сыщик, — скорбно вздохнул Кадаев. — Брат жены Лавинского.

— Директора «Югвино»?

— Замечательный человек. Жена — красавица, молодая. Вы меня понимаете? — Кадаев положил Ружину руку на плечо, добавил, понизив голос: — Квартира, на которой вы задержали мальчишку, ее. Как не хотелось бы, Сережа, чтобы квартира фигурировала в документах.

Ружин покрутил головой медленно, шея напряглась.

— Вы же однажды помогли нам… мне, — вежливо настаивал Кадаев. — Заткнули глотку этой дуре, которая болтала, что я получал доход с проституток, что именно я-то и продаю их фирмачам… Забыли?

— Ну, во-первых, вы мне симпатичны, — вновь садиться Ружин не стал, стоял, глядя в окно, неожиданно безразличный. Во-вторых, я не моралист и не считаю проституцию большим злом. Но здесь наркотики, а это я считаю злом.

Кадаев усмехнулся:

— Дело, наверное, не только в симпатиях и убеждениях. — Он сделал еще глоток. — Были причины и другого характера, верно?

— Нет, — весело возразил Ружин. — Неверно. Я принял от вас японскую видеоустановку, тоже исходя из своих убеждений. Сыскная работа незаслуженно мало оплачивается в отличие от других видов человеческой деятельности. — Он поклонился в сторону Кадаева. — Надо соблюдать пропорцию.

Кадаев печально покачал головой, встал, поставил рюмку в бар, сказал сухо:

— Мы можем обойтись и без вас. Это просто. Но я знаю, что вы полезете в драку и на каком-то этапе успешно, вас ценят, у вас имя. Значит, война. А это создаст неудобство, я не люблю неудобства, я люблю комфорт. — Он, сузив глаза, оценивающе посмотрел на Ружина. — У меня есть прелестный домик в двадцати километрах отсюда, маленький, правда, но каменный, вокруг ни души. Предоставляю кредит.