Лев Тахтаров - Волчий билет

Я жил один, в последнее время, в квартире родителей, они всю свою жизнь, кажется, строили дачу, жили там сначала летом, потом расширили, утеплили, и с пенсией, постепенно, переехали насовсем. Мама приезжала часто, перемоет квартиру, наготовит полный морозильник пельменей, котлет, да вкусностей разных, мне и хорошо. А Хохол давно переехал из нашей пятиэтажки в соседнюю, жил там с самой красивой девчонкой нашего двора, Настей. Она скромная такая, домовитая, по клубам-ресторанам я ее не видел, только Игорь если выведет куда-нибудь. По воскресеньям, обычно они в кино ходили, да поужинать. Училась она в институте, на кого не знаю даже.

Потом, Хохол выписал мне доверенность на свою девятку, дал пейджер для связи и второй комплект ключей от машины.

– На, гоняй, – говорит, – Стоянка знаешь где, по утрам за мной в одиннадцать, как всегда, в спортзал поедем, – так и гоняли мы с ним вместе с утра до вечера, на вишневой девятке. Я слышал иногда, что так как мы были тезки, меня стали называть Игорехин Игореха, среди своих, а иногда даже Хохлик. Смешно, не правда ли?

А однажды, в пятницу утром, приехал он за мной на такси, – Поехали, дело есть.

Приехали в автосалон, а нам выгоняют два новых джипа Тойота Лэнд Крузер, черные, черный же кожаный салон, коробка автомат, кондиционер, стеклоподъемники, полный фарш, короче, у меня челюсть отпала, такие шикарные машины я в журналах, да по телеку только видел.

– Падай, – говорит, – За руль, за мной поехали.

А как на нем приятно ехать, словами не описать. Приехали в автомастерскую, там стекла темной пленкой затонировали, вообще красота стала. Потом поехали в ГАИ, и опять меня Хохол поразил, когда вынес оттуда два комплекта номеров 001.

– Короче, – говорит, – Сегодня после футбола, Фил юбилей отмечать будет, 30 лет, один Крузак ему подгоним.

Представляешь, какой был фурор, когда все в баню пошли после футбола, а я улизнул по-тихому, подогнал машину к бане, дал ключи Хохлу, а он торжественно вручил их Филу! Тут же все вышли посмотреть, восторгам не было предела.

Попозже я и второй подогнал, а Игорь сказал Филу во всеуслышание, когда все вышли и обомлели, увидев уже две одинаковые машины, – А это мой, чтобы ты себя самым блатным в городе не чувствовал. А-то, глядишь, здороваться перестанешь!

Вот это был вечер! Так никогда еще не гуляли. Из бани уже все бухие вышли, Хохол с Филом пьяные за руль, в машины все набились – и по городу. Все клубы объехали. До утра гуляли. Девочки так и кидались под колеса, завидев таких двух красавцев. На следующий день, после обеда, стали потихоньку в Праге собираться, похмелились, и опять по клубам-ресторанам. Три дня куралесили короче, ох и весело было. Хохол больше всех был весел и неудержим. Если, вдруг, замечал, что кого-то не хватает из пацанов, кричал, – Что за дела? Где Сема? А ну – по машинам! Поехали, вытащим его из-под юбки, и на Прагу!

И два Черных Барса, так он их назвал, поднимая пыль, летели по городу. Я уже не пил на второй день, лишь бы погонять за рулем.

И вот Хохла убили, и я опять не знаю, как жить в этом мире, как до встречи с ним.

2. Жженый.

– И вот Хохла убили, и я опять не знаю, как жить в этом мире, как до встречи с ним, – сказал я Ушастому, подводя итог своего рассказа, и пошел в холодильник за пивом. Устал говорить, с удивлением отметил я про себя. Так не удивительно, часа два я уже рассказывал Вовке про Хохла и последние годы моей жизни.

Вова Дорофеев был мой армейский друг, его сразу прозвали Ушастым, за характерно оттопыренные уши. Но теперь, я бы скорее назвал его Жженым, а не Ушастым, так как от ушей у него остались лишь безобразные отверстия, а все лицо его было обезображено ожогом, наверно, последней степени, не знаю, какие они там есть. Он сидел на полу, вытянув ноги, скрестив руки на груди, упираясь спиной в кресло. Высокий, жилистый, широкоплечий. Природа не обидела его, подумал я, а судьба не пожалела, довольно рано, этими ожогами. Кисти рук тоже были в ожогах, казалось, на них не осталось мяса, кости да безобразная кожа. Непонятно даже, за счет чего он сжимал, в данный момент, уже пустую бутылку из-под пива. Может, он и не чувствует вовсе ничего руками, если не замечает, что бутылка пуста, захотел я спросить, но передумал. Я старался не напоминать ему, ни намеком, на тот злополучный пожар в танке.

Случилось это в конце нашей службы, когда нам уже начали считать сто дней до приказа. Я был командиром танка, Вова стрелком-наводчиком. Его сразу назначили стрелком, когда узнали, что он потомственный охотник. Мама его умерла рано, и отец с раннего детства брал его с собой на охоту. В той глухой деревушке, где он вырос, даже детского сада не было, а в школу возили в соседнюю деревню, когда не распутица, чтобы проехать можно было. Мы с ним как-то сразу сошлись, он был простой, откровенный парень, без тени лукавства. А так как основу нашего призыва составляли москвичи, так мне и вообще не с кем было общаться, кроме него.