Иван Василенко - Конец фирмы Беняева [Записки следователя]

Однако внутренний рассудительный голос постоянно одергивал меня: «Не спеши с выводами. Семь раз отмерь, а раз отрежь».

На допросе Незабудько повторяла одно и то же:

— Не знаю, как попал ко мне на чердак сахар. Хоть убейте — не знаю.

Потом, помолчав немного, спросила меня вкрадчивым голосом:

— А не могла эту подлость сделать моя квартирантка, чтобы спрятать меня за решетку, а самой завладеть моим домом?

— Не думаю, — ответил я резко и задал ей вопрос: — Кто к вам приезжал в последние дни?

Незабудько сперва было растерялась, но потом взяла себя в руки и ответила:

— Как будто никого не было. Разве что Сережка, когда меня дома не было. Это мой племянник из Днепропетровска, Сергей Кириченко. Но я его знаю хорошо, совершить кражу он не мог, — и опустила глаза.

На лицо Незабудько словно тень набежала. Она сидела, не поднимая на меня глаз, теребя в руках носовой платок. Не оставляя ей времени на раздумья, я снова спросил:

— Во время обыска вместе с сахаром на вашем чердаке мы обнаружили кожаные перчатки в горчице. Каким образом они оказались у вас?

Незабудько, всхлипнув, ответила:

— Соврала я вам все. Хотела пожалеть Сережку, а сама запуталась, дура этакая. Мой племянник часто приезжал ко мне в гости. Как-то мы с ним разговорились, и я рассказала ему о Саране, о том, что она продала корову, собирает деньги на дом. А позавчера, поздно вечером, приехал Сергей с парнем лет двадцати шести. Не понравился мне тот, какой-то скользкий, весь в наколках. Когда он снимал рубаху у рукомойника, заметила я, что у него даже на спине татуировка — девушка, а под ногами у нее змеиная голова. Как зовут его, не знаю. Сергей называл его Самураем. Легли они спать рано, в отдельной комнате, а когда я проснулась утром, их уже не было. Когда я узнала, что квартирантку обокрали, догадалась: их работа.

Вечером из Днепропетровска вернулся Войный. Он произвел обыск у Кириченко и изъял у него две тысячи рублей, кофточку и плащ.

Кириченко сразу же во всем сознался и назвал второго соучастника — Николая Простоквашу по кличке Самурай. При обыске у последнего были изъяты две тысячи рублей и серебряные часы с золотой цепочкой.

Оплята и Черныш обоих доставили в Васильковку.

На допросе Простокваша отрицал свое участие в ограблении Сараны, выкручивался как мог, ибо знал, что четвертая судимость — не первая, но перед лицом неопровержимых улик он не выдержал и сознался.

— Ладно, пишите, гражданин начальник. После отсидки я возвратился домой, не работал. Однажды в пивной встретил Сергея, познакомился. Несколько раз вместе пили, и как-то он рассказал мне о квартирантке, которая проживает у его тети в Васильковке и собирает деньги на дом. Я уговорил его увести эти денежки, всё, мол, беру на себя. Так и было. В окно лазил я. Деньги поделили. Часы я забрал себе, Сергей о них не знал. Вот и все.

Больше у меня к нему вопросов не было.

Как правило, я работаю допоздна. Не потому, что наверстываю упущенное за день. Такова специфика работы следователя. От нас, следователей, от нашей инициативы, оперативности и умения зависит многое. Имели бы сутки не двадцать четыре часа, а тридцать шесть — все равно не хватало бы, ибо везде и всегда надо успеть: вовремя выехать на место преступления, чтобы не исчезли следы; вовремя вызвать важного свидетеля, чтобы обвиняемый не упредил нас, не подговорил свидетеля показать неправду, не сбил его с толку; до скрупулезности тщательно произвести обыск и, работая, учиться работать. Учиться у жизни, у тех, кто работал задолго до тебя, и у тех, кто работает рядом с тобой, ведь в наших руках защита советского закона, в наших руках судьбы людей.

В тот вечер я тоже засиделся дотемна, углубившись в чтение документов. Вдруг на столе резко зазвонил телефон. Вздрогнув от неожиданности, я взял трубку. Звонил прокурор, приглашал зайти к нему. Я знал: если вызывает к себе прокурор, значит, произошло что-то серьезное.

В кабинете Григория Ивановича было накурено. На столе лежала неразобранная почта, а в пепельнице дымилась недокуренная папироса.

— Садитесь, — пригласил он меня к столу, — и ознакомьтесь с этим письмом, — подал мне исписанный карандашом лист бумаги, вырванный из школьной тетрадки.

Я начал читать неразборчивые каракули:

«В нашем селе Всесвятском проживает Заруба Мария. Говорят, что она мужа убила и закопала у себя дома. Выведите на чистую воду убийцу и ее…» В конце письма я еле прочитал подпись: «Парамон».