Александр Щелоков - Крысы в городе

Костя — рабочий совхоза — недавно вернулся из армии, помнил дисциплину и к делу относился с полной ответственностью. Чернобровый, веселый, хорошо сложенный, он брал с собой баян и вечерами развлекал школьников музыкой и пением, устраивал в поле танцы.

До конца работ оставалось два дня. Пошел дождь. Он застал продуктовую машину в дороге. Быстро намокшая земля раскисла, «газон», юзом скатившись в кювет, забуксовал. Костя походил вокруг машины, набросив на голову пустой мешок, постучал сапогом по скатам и уверенно заявил:

— Сели. Без трактора не вылезти.

Сперва пленники дождя пережидали непогоду в кабине. Костя вел себя крайне сдержанно, не зная, как держаться и вести себя с фарфоровой девочкой.

Когда стало ясно, что никакой трактор до утра не появится, Костя предложил спутнице перебраться в сарай, стоявший неподалеку. Они так и сделали, со смехом убежав из машины под крышу.

Вскоре выяснилось, что в сарае не так уж и удобно. Старая соломенная крыша протекала во многих местах, с нее текли холодные струи. Отыскивая место посуше, Костя и Каля забрались в угол на стожок подопрелой соломы. Здесь меньше дуло и не было так сыро. Однако холод с наступлением темноты становился сильнее и начал пробирать до костей. В своей тоненькой блузочке Каля замерзла и задрожала. Костя снял пиджачок, пахший машинным маслом, накинул его на плечи так, чтобы укрыть сразу обоих.

Стуча зубами, Каля прижалась к парню, а он обнял ее рукой. Оказалось, что вдвоем согреваться куда лучше, нежели поодиночке. Вскоре Каля перестала стучать зубами. Этого же времени Косте хватило на то, чтобы преодолеть остатки робости, возникшие из-за отсутствия опыта в ухаживании за городскими куколками. Но, как оказалось, с ними можно обходиться так же, как с деревенскими дурами.

Неторопливо и нежно, едва касаясь теплого и мягкого тела Кали, рука Кости пустилась в сладкое путешествие. Сперва он осторожно вытащил из джинсов девушки блузку и коснулся пальцами спины. Она, ощутив его прикосновение, дернулась, хотела отодвинуться, но Костя плотнее прижал ее к себе и шепнул на ухо:

— Сиди спокойно. Замерзнешь.

Однако не столько его шепот, сколько прикосновение горячих губ к нежному ушку заставило ее замереть. От уха к сердцу, от сердца ниже — к животу и ногам — потекла магнетическая сила, напрочь лишившая Калю желания сопротивляться. Она вдруг почувствовала, что ее тело слабеет, наполняется жарким нектаром. Она словно погружалась в теплые объятия сна, ласкового и приятного. Каля закрыла глаза и прильнула к Косте.

Его рука в это время тронула ее грудь, широкая ладонь накрыла нежный и таинственный бугорок, сжала его. Пальцы коснулись соска, заставили его затвердеть.

Каля ощутила, как на нее накатывается горячая волна томительного ожидания, которое раньше она испытывала только во сне: дыхание стало частым, неглубоким, казалось — вот-вот произойдет чудо, не сравнимое ни с чем, радостное, освобождающее тело от растущего нервного напряжения.

И чудо произошло. В какой-то момент мозг взорвался тысячами сверкающих искр, разлетевшимися в стороны. В глазах что-то ослепительно вспыхнуло. Спина прогнулась, тело окаменело, напряглось и забилось в судорогах, не болезненных, а радостных, о с в о б о жд а ю щ и х.

До утра они истязали друг друга сладостными пытками. В сарае пахло подопревшей соломой, от куртки Кости тянуло запахом машинного масла, и эти запахи врезались в память Кали как нечто накрепко связанное с радостью бытия.

Ничем пьянящим — ни прелой соломой, ни машинным маслом — от Кольцова никогда не пахло. Выбритый, пижонистый, он строго следовал велениям рекламы, и от него тянуло дезодорантом «Олд спайс», лосьоном «Жиллетт», дорогими одеколонами, названий которых он и сам не помнил.

К жене Кольцов относился с той мерой любви, с какой мужчины относятся к дорогим вещам, к модным галстукам, зажигалкам, курительным трубкам. Высокий, хорошо сложенный Всеволод и точеная миниатюрная Калерия представляли собой хорошо подобранный гарнитур, вызывавший восхищение у людей непредубежденных. Это внешне.

Внутренне супругов почти ничто не связывало. Кольцов отчаянно делал карьеру, реализуя свои честолюбивые замыслы. Каля томилась, изнемогая от невостребованных страстей. Так, должно быть, томятся на солнце цветки-медоносы, к которым не подлетают пчелы.

Сытая, ухоженная, изнывавшая от безделья, Калерия «отдавалась» телевизору. Бесконечные сериалы, рассчитанные на непритязательных зрителей, поначалу ее отталкивали. Однако постепенно она втянулась и стала регулярно следить за похождениями киногероев. Фильмы привлекали своей предсказуемостью. При просмотре их не нужно было напрягаться. Более того, она без труда угадывала, как себя поведет, что скажет любой из персонажей. Это создавало иллюзию собственной проницательности и согревало скучающую душу.