Александр Щелоков - Крысы в городе

Кольцов начал с внедрения собственной, связанной только с ним, агентуры в группу Саддама. Помог удачный случай.

Постоянный информатор сообщил в управление о разборке, которая намечалась двумя группировками. Высланная в заранее известное место группа захвата взяла более двадцати пяти вооруженных боевиков из конкурирующих групп. Не обошлось без стрельбы. Три боевика были убиты, после того как сами же начали стрелять по милиции.

Утром следующего дня Кольцову позвонил Саддам. Спросил о здоровье жены, поинтересовался планами на воскресенье. Предложил съездить в рыбсовхоз на рыбалку и уху. Потом вдруг словно бы невзначай спросил:

— Говорят, ты вчера баранов загнал в кошару? Что решил с ними делать?

— Кое-кого придется перевести с вольной травы на казенную солому.

— Можно мне как-то взглянуть на твое стадо?

— Почему нет? Посмотри.

В обед они встретились. Саддам внимательно перебрал фотографии, привезенные Кольцовым. Одну карточку небрежно откинул:

— Это сявка. Отпусти его. Не надо задерживать.

— Твой человек? — Кольцов без особой спешки стал собирать фотографии в пачку.

— Нет. Он работает в техцентре у Парткома.

— Зачем тебе его нужно спасать? Саддам ухмыльнулся.

— Я человек справедливый. Говорю тебе — сявка. Зачем его держать?

— Понял.

Кольцов обстукал пачку, подравнивая листки, сунул в карман. Снимок, отобранный Саддамом, положил в кейс.

— Сявка так сявка. Сегодня же и дам ему коленом под зад. Вернувшись в управление, Кольцов бросил фотографии на стол. Вызвал заместителя.

— Вот это все, Олег Игнатьевич, — он подпихнул россыпь пальцем, — можете унести. А вот этого, — на стол лег снимок, отобранный Саддамом, — допрошу сам. Но вы сперва соберите все, что у вас на него имеется. Лады?

Вскоре к Кольцову привели чернобрового хитроглазого корейца. Он вошел в кабинет спокойный, уверенный в себе. Одет кореец был неряшливо: мятый серый костюм, коричневые ботинки, не знавшие после покупки ни крема, ни щетки. Черные, торчащие во все стороны волосы. Глаза глядели на мир из-под припухлых век с показным безразличием. Напряженная фигура показывала, что арестованный готов к сопротивлению. Он огляделся, повел носом, словно принюхивался. Показал руки, скованные наручниками.

— Снимите.

— Зачем? — Кольцов скривил губы в улыбке. — Привыкай. — Махнул рукой конвоиру. — Вы свободны, сержант. Когда дверь захлопнулась, кореец вдруг заявил:

— В наручниках показаний давать не буду.

— Как хочешь, — без сопротивления согласился Кольцов. — Присядь на минутку. Говорить буду я.

Кореец примостился на краешке стула, демонстрируя, что задерживаться не собирается. Правда, он уже обратил внимание на то, что Кольцов еще ни разу не назвал фамилии, под которой его задержали. Это слегка беспокоило.

Кольцов сдвинул в сторону бумаги, лежавшие перед ним, и посмотрел на корейца в упор. Взял в руки его паспорт. Раскрыл корочки. И назвал не то, что там было записано:

— Сергей Цой?

Кореец удивленно вскинул брови.

— Вы кого?

— Наверное, я ошибся. — Кольцов усмехнулся. — Ким Дык, верно?

— Не знаю, о чем вы. Я Нам Ир.

— Кличка Кореец?

— Кореец — моя национальность.

— Тоже верно, Ким Дык.

Кольцов нажал клавишу интерфона.

— Слушаю, товарищ майор. — Дежурный ответил без промедления голосом, полным служебного рвения.

— Ручьева ко мне.

Минуту спустя в кабинет без стука, громко топая коваными ботинками, вошел сержант — неуклюжий, с большой головой, вытянутой вверх как дыня, с большими желтыми зубами и сверкающей лысиной. Вирус дисциплины его, должно быть, не заразил.

— Пришел, — сказал он от двери, — меня звали?

— Ручьев, — Кольцов выглядел хмуро, — это правда, что корейца Ким Дыка в операции застрелили?

— Ну.

— Кто стрелял?

— Ну, я сам. Кто еще?

— Почему в рапорте не указано?

— Укажем, если надо.

— Ты что, Ручьев, с крыши съехал? Конечно, надо. Сколько убито — столько и покажи на бумаге. Нам укрывать жертвы ни к чему. Не то время. Мы даже стреляные патроны по акту списываем. А здесь человек был… Кореец.

— Понял. Акт сейчас дописать?

— Сейчас. Только пиши нежно. Мол, Ким Дык при задержании сопротивлялся, отстреливался. Там у тебя пушек много? Вот одну ему и припиши. Короче, подумай, как все сделать.

— Понял, подумаю.

Кореец слушал разговор, и пот холодной струйкой пополз по ложбинке вдоль его позвоночника. В безжалостном взгляде холодных глаз, в жесткой складке губ майора Кореец прочитал приговор и понял, насколько нешуточна угроза, только что высказанная вслух. И страшен не столько сам майор, сколько сержант Ручьев, один вид которого говорил о его готовности сделать все и даже больше, чем ему прикажут.