Андрей Воронин - Атаман. Охота на отражение

Ревякин пытался отказаться от этого отпуска. И получил недвусмысленный намек, что не стоит этого делать, лучше отдохнуть.

Он не знал, что Макаренко был твердо уверен в том, что девушки нет в живых. Артузов ушел и скорее всего успел расправиться с ней. Макаренко предпочитал, чтобы Сергей отдохнул три недельки, а потом вернулся в управление нормальным, психически уравновешенным и готовым работать с прежней отдачей.

Конечно, Макаренко хотел по возможности собрать данные, которые могли бы либо подтвердить, либо опровергнуть версию о том, что Вероники Крестовской нет в живых. Он не устраивал специального расследования, а вел это дело параллельно с делом об «анчарах».

Тут, кстати, получилось много неприятного. В первую же ночь в следственном изоляторе свели счеты с жизнью трое из захваченных террористов. Остальных взяли под усиленное наблюдение. Но все прочие решили, что умирать в плену у неверных — это не выход.

Для Ники ее возвращение к жизни началось с темноты и холода. Особенно окоченели руки. А когда она попыталась подтянуть их ближе и спрятать под себя, то в запястья больно впилась сталь браслетов. Ника поняла, что она в плену. И что захватил ее, судя по всему, Артузов.

Это было очень плохо. Она вспомнила, что Сергей рассказывал о серии убийств. Лучше бы она ничего не вспоминала — теперь к дрожи от холода добавилась еще и нервная тряска.

Решив сосредоточиться на борьбе с холодом, Ника привстала, стараясь не опираться на закованные руки, — они очень сильно болели, когда железо давило на кожу. Кажется, сил хватало на то, чтобы сидеть. Она подтянула колени к подбородку и только тогда почувствовала, что организм еще сохранил в себе на несколько градусов больше, чем предлагала окружающая среда.

Когда холод немного отступил, Ника попыталась пошевелить руками, определить, сможет ли она вытащить их из наручников. В лагере им показывали, как это сделать. Но показывали в расчете на то, что наручники будет надевать милиционер, не подозревающий, что хрупкая девица сможет освободиться и сломать ему шею.

Артузов, похоже, прекрасно это знал, поскольку затянул браслеты на полную катушку. Нике оставалось только радоваться, что у нее тонкие запястья.

Ника пожалела о том, что в свое время у нее не хватило силы воли, чтобы научиться правильно вывихивать большие пальцы — основной барьер при проходе через стальное кольцо.

Сколько прошло времени, прежде чем сверху загремели замки, она представляла слабо. Но предполагала, что никак не меньше полусуток.

Тонкий и чахлый луч света показался ей просто ослепительным. Она смогла осмотреться в своей тюрьме. Увидела бетонные стены, люк в потолке.

В люке появился Артузов. Он неторопливо спустился по приставной лестнице, скинул с плеча рюкзак, стал развязывать завязки.

— И почему это я еще жива? — дерзко спросила Ника.

— Я сам этому удивляюсь. Следовало бы давно порезать тебя на кусочки. Мне очень этого хотелось.

— И что же остановило? Благородство?

— Нет, не оно. Я вообще очень слабо представляю себе, что такое благородство. Я, видишь ли, профессионал своего дела. А профессионализм не может быть благородным или безнравственным. Он просто есть.

Говоря все это, Артузов достал из рюкзака термос.

— Так, — сказал он. — Сейчас я буду тебя кормить. Чтобы не пришлось с тобой нянчиться, я отстегну тебе одну руку. Только учти: если попробуешь поиграть в героизм — будет очень плохо.

— И что же может быть хуже, чем сидеть на холоде, в наручниках?

— Ну, например, все то же самое, но со сломанными руками. Представила?

Ника представила. И именно поэтому у нее пропало всякое желание дерзить Артузову. Смелость — это замечательно, когда она не приводит к полной потере надежды на освобождение.

Артузов отстегнул ей левую руку. Поставил пластиковую тарелку с бутербродами, термос.

— Ешь.

— Ты так и не ответил, почему я вообще жива.

— Потому что ты — «анчар». И ты совершила предательство, из-за которого сорвалась самая масштабная акция, которую когда-либо задумывала наша организация. И я считаю, что ты должна получить свое наказание не здесь, а у нас, в цитадели. Твой приговор должен прозвучать из уст наших старейшин, и привести в исполнение его должны перед лицом всех тех, кто лучше тебя, кто не продал свое дело.

— А думаешь, я его продала? Ты спросил меня, почему я не довезла бактерии?

— Это уже неважно, — пожал плечами Артузов. — Любое твое объяснение останется только словами.