Ян-Филипп Зендкер - Голос одиночества

Но воспоминания того дня беспокоили Да Луна недолго. Есть вещи поважнее семьи. Например, партия. Или кровавые стычки между конкурирующими группировками красных гвардейцев. Время требует жертвы от каждого. Думать в такой ситуации об отце – пережиток буржуазного прошлого. Революция – не статейка в газете и не картинка на рисовой бумаге.

«Суровые времена создают суровых людей», – говорил премьер‑министр Чжоу Эньлай. А может, как раз наоборот? Суровые люди создают суровые времена?

Много лет спустя вместе с женой Минь Фан он будет сидеть в тростниковой хижине в горах Сычуаня и смотреть на снег за окном. И Минь Фан, несмотря на темноту и холод, будет читать ему стихи и петь песни. Одна глава из «Дао дэ цзин» Лао‑цзы особенно врежется в память Да Луну.

Новорожденный младенец нежен и слаб.

Труп мертвеца крепок и не гибок.

Только что распустившееся растение нежно и слабо.

Засохшее растение твердо и не гибко.

Отсюда ясно, что нежное и слабое живет.

Сильное войско не победоносно.

Нельзя поломать связку прутьев.

Сильное находится внизу, а слабое – наверху. [5] Перевод Д. П. Конисси.

Еще один перл из тысячелетней сокровищницы китайской мудрости. Да Лун повторяет про себя эти строки и вспоминает голоса во дворе. Внезапно пахнувший в лицо легкий ветерок – холодное дыхание смерти.

Покажи ему кто‑нибудь это стихотворение раньше, найди его Да Лун в какой‑нибудь потрепанной книге в родительской библиотеке или в школе, то не понял бы, что с ним делать. Старая культура – старый образ мысли. Он разорвал бы эту книгу и выдал бы ее владельца властям.

Суровые времена создают суровых людей. Но сильное и суровое нежизнеспособно. Живет только нежное и слабое. И теперь они – соратники смерти.

* * *

Через полгода после смерти отца Да Лун был направлен в провинцию Сычуань, в отдаленную горную деревушку. Партия решила, что только труд и суровая крестьянская жизнь могут перевоспитать молодых городских интеллигентов: всех этих гимназистов, академиков и прочих профессорских сынков. Да Лун был для этого слишком молод, всего четырнадцать лет. Но он вызвался добровольно. И ему, как доказавшему на деле преданность революции, позволили встать в ряды бойцов армии Мао.

Историкам остается только догадываться, какую цель преследовал Мао Цзэдун этим приказом. Быть может, таким образом он хотел распустить набирающую силу Красную гвардию, которая все больше уходила из‑под его контроля. Но для Да Луна ответ на этот вопрос был очевиден: Великий Председатель предпринял последнюю попытку осуществить свою мечту о «новом человеке» – лучшем и более чистом, чем люди старого мира. И Да Луну выпало счастье принадлежать к поколению избранных.

Вместе с восемью своими товарищами Да Лун пришел в деревню, расположенную в двух днях ходьбы до ближайшего города. Первое, что он увидел, были два устремленных в небо белых дымовых столба да десятка два глиняных и тростниковых хижин, разбросанных по берегам реки посреди зеленого, изрезанного ущельями горного ландшафта. За ними террасами поднимались по склонам поля.

Да Луну выделили домик на краю деревни. Ни водопровода, ни электричества в нем, конечно, не имелось. Из перемазанных глиной стен кое‑где торчали пучки соломы. Кровати представляли собой две вмурованные в стены полки, под которыми можно было развести огонь, чтобы не замерзнуть насмерть холодной ночью.

Крестьяне выращивали рис, кукурузу и овощи, этим и жили. Да Луна удивило, что помощников из города они приняли без восторга. Секретарь местной партийной ячейки – низенький, крепкий человек с похожими на лопаты руками – благополучно пережил многочисленные политические чистки и управлял деревней, как собственной маленькой империей. Молодых горожан, изнеженных интеллигентских выкормышей, он презирал от всего сердца и никогда не упускал случая напомнить, кому председатель Мао обязан победой в гражданской войне. Крестьянам. Не студентам, не учителям, не торговцам и не рабочим. Таким крестьянам, как он.

Больше всех он ненавидел Да Луна, писаку, типичного городского чистоплюя. Слабый, с неловкими руками, тот совершенно не был приспособлен к тяжелой работе на земле. А рвение Да Луна во время ежедневных политических занятий только раздражало секретаря. Этот слабак мнил себя героем революции, хотя не мог толком выполнить ни одно поручение. Секретарь не упускал случая показать всей деревне его никчемность. Он заставлял Да Луна носить самые тяжелые корзины, направлял его на самые отдаленные и запущенные поля, посылал копать самые глубокие котлованы. Не раз Да Лун, надорвавшись, падал без чувств, и тогда товарищи на руках относили его в хижину. Но и там, отлеживаясь на соломе, Да Лун продолжал верить в «революционный дух» китайского крестьянства.