Сергей Майдуков - Выжить любой ценой

— Есть куча фильмов на эту тему, — продолжал ворчать Данко.

— Я не смотрю боевиков. И не читаю. Хочешь вменить мне это в вину?

— Ладно, ладно, не кипятись. Проехали. Лучше скажи, ты предупредил этого Кунга Тулана, что я соберу сумму только к завтрашнему вечеру?

— Да, — подтвердил Роднин, глаза которого приняли еще более печальное выражение, чем обычно. — Он согласился, но поднял ставку.

— Что? — вскинулся Данко.

— Ставку, говорю, поднял. Не двадцать миллионов батов, а тридцать пять. Но есть и хорошая новость.

— Хорошая? Ты можешь порадовать меня хотя бы одной хорошей новостью?

— Да, — подтвердил Роднин, важно кивая. — Наличные деньги не нужны. Ты просто переведешь их на указанный счет. — Он постучал пальцем по экранчику мобильника. — Номер карточки мне передадут сообщением.

— Сколько же это всего получается? — гадал Данко, выводя сампан из узкого клонга. — Черт, никак не могу сосчитать. Голова кругом идет от твоих хороших новостей.

— Ровно миллион. Ну, почти.

— А морда у Кунга не треснет?

Роднин осторожно пожал плечами:

— Ну, условия диктует он. Мы можем лишь отвергнуть их или согласиться.

— На самом деле вариант только один, — мрачно признал Данко. — Согласиться.

Его глаза, устремленные вперед, превратились в две смотровые щели, лицо, подставленное встречному ветру, словно заледенело.

«Ну вот, — подумал Роднин. — Дело сделано. Только как-то не очень радостно».

Вернувшись в свою комнату без окон, Юлия уткнулась лицом в подушку и заплакала. Соня проснулась, подняла голову, прислушалась, а потом встревоженно потрясла ее за плечо:

— Мама? Мама… Что случилось?

Юлия затихла. Потом ее спина затряслась снова. Беззвучно.

— Мама!

Приложив усилие, Соня заставила ее перевернуться набок. Лицо, обращенное к ней, было жалобно сморщено и залито слезами.

— Оставь… меня… — попросила Юлия, делая попытку лечь на живот.

— Ни за что! — Соня удержала ее в прежнем положении. — Рассказывай, что произошло? Ты… Тебя…

Она не договорила, бегая тревожным взглядом по маминому лицу, короткому халатику, голым ногам. Ее расширившиеся глаза постепенно преисполнялись пугающим пониманием.

— Это пустяки, — сказала Юлия, внезапно успокоившись. — Забудь.

— Забыть? Что? Над тобой… над тобой надругались?

— Лишь бы тебя не тронули, доченька.

К чувству жалости и сострадания, пронизывающему душу Сони, примешался панический страх. Они с мамой были абсолютно беззащитны в этом бандитском логове. Они не знали, где находятся, и были лишены всяческой связи с внешним миром. С самого начала Соня подозревала, что их начнут не только насиловать, но еще и мучить при этом. Но шли дни, и она постепенно успокаивалась на этот счет. Старалась не задумываться о том, для чего еще тайским бандитам понадобились две женщины. И вот пришло прозрение.

— Никто меня не тронет, мама, — сказала Соня, надеясь, что в голосе ее куда больше уверенности, чем в душе. — Я многим из них в дочери гожусь. До сих пор нас никто не трогал, верно? Это какая-то ужасная случайность. — Сообразив, что она попросту утешает себя, а не мать, Соня взяла ее за щеки обеими руками. — Как ты, мамочка? Было очень плохо?

— Могло быть хуже, — ответила Юлия, не находя в себе сил для того, чтобы придать своим словам хотя бы малейшую эмоциональную окраску. — Но все самое плохое впереди.

Соне показалось, что ее ударили куда-то в область сердца. Задохнувшись, она уронила руки на смятое покрывало.

— А как же наш папа?

— Где он, наш папа? — спросила Юлия с внезапно пробудившейся в ней злостью. — Ты его видишь здесь? Нет? Я тоже. Сидит себе в номере, пивко попивает, ждет, пока полиция нас найдет. А нас никто не ищет, Соня! Никто, слышишь? Никому мы не нужны!

— Зачем ты так. — Соня укоризненно помотала давно не мытыми волосами, свисающими на плечи отдельными сухими и одновременно липкими прядями. — Папа, наверное, с ног сбивается и умирает от беспокойства.

— Конечно. — Юлия вздохнула и села на кровати, утирая слезы. — Это я от страха и от беспомощности. А еще от унижения. Господи, когда все это закончится, когда? Сил моих больше нет!

— Что произошло, мама? Расскажи, тебе легче станет.

— Не станет.

Юлия обреченно качнула головой и спрятала лицо в ладонях. Она все еще была красива, но уже не той гордой, уверенной в себе красотой, которой отличалась прежде. Плечи поникли, шея словно с трудом выдерживала тяжесть головы, спина согнулась. На бледной коже рук проступали отпечатки пальцев, которые вот-вот превратятся в синяки. Когда ее уводили из комнаты, она еще пыталась храбриться. Теперь — нет. Было видно, что она отказалась от борьбы, отказалась от надежды.