Кирилл Казанцев - Дурдом

Шлагбаум появился с подносом, на котором красовались тарелка с черствым черным хлебом и задубелым сыром, сахарница с желтым кусковым сахаром и две здоровенные оловянные кружки, в которых дымилась чернильная жидкость, отдаленно напоминающая чай.

Шлагбаум пил из кружки маленькими глотками, ел сахар вприкуску, с хрустом перемалывая его мощными челюстями. Я принюхался к содержимому кружки и, поморщившись, отхлебнул чуток. Так и есть – чистейший чифирь.

Шлагбаум довольно захихикал, глядя на мину на моем лице.

– Подзабыли в Парижах наш революционный напиток. Я пристрастился к чайку в первую сибирскую ссылку в Верхоленске. Дело «Южно-Русского рабочего союза». Помните?

– Что-то припоминаю, – неопределенно пожал я плечами.

Действительно, что-то знакомое, но что – я вспомнить не мог.

– Вас тогда еще не было на свете… Впрочем, прочь воспоминания! К делу. На чем я остановился? А, настало время действовать. Меняются времена. Меняются подходы. Ульянов – этот «профессиональный эксплуататор русского рабочего движения», как я писал о нем еще в одиннадцатом году, слишком много внимания уделял пропаганде и агитации. Эсеры делали ставку на террор и насилие. Вчерашний день! Каменные топоры и луки со стрелами! С буржуазией надо бороться ее собственными методами!

Он вскочил и заметался по комнате, он искрился энергией, как замкнувшая высоковольтная линия электропередачи.

– Народ – пролетариат, колхозное крестьянство и трудовое фермерство – прозябает в холоде и нищете. Пора позабыть старые распри. Деньги – вот адская машина революционера нашего времени! К чему брать с боем почту, телеграф и банки? К чему завоевывать газеты и телевидение? Их можно скупить!

Надо признать, некоторая логика в его словах была. Они возбудили во мне профессиональный интерес. Где, интересно, он собирается взять деньги на почту, телеграф и банки?

– Откуда взять деньги, спросите вы, – он будто прочел мои мысли. – Экспроприация экспроприаторов. Буржуазия сама должна передать нам орудия, которыми будет выкопана ее могила!

Еще интереснее. Моя любимая тема – экспроприация. Эх, если бы поконкретнее.

– Моисей Днепрогесович… – начал я.

– Не скромничайте. В узком кругу можете называть меня настоящим именем.

– Простите, а как?

– Вы шутите? Конечно, Лев Давидович. Фамилия моего отца, скромного колониста из Херсонской области, была Бронштейн. Позже я приобрел вторую – партийную – фамилию. В насмешку я позаимствовал ее у старшего надзирателя Одесской тюрьмы, куда в первый раз отправил меня ненавистный самодержавный режим. Я стал Львом Троцким!

– А-а-а, – несколько растерянно протянул я.

Вспомнилась пространная справка на Шлагбаума. «Приступообразная прогридиентная шизофрения. Паранойяльный синдром, выражающийся в бреде реформаторства. Отождествляет себя, как правило, с известными в прошлом политическими деятелями, всегда в оппозиции к режиму. Умеет заводить толпу и воздействовать на массы. Обладает ярко выраженными организаторскими способностями, порой готов на конструктивные действия ради реализации своих бредоподобных фантазий. Активен. Демократия и свобода слова – наиболее благоприятная среда для протекания его болезни и реализации болезненных устремлений».

– Мы победим. Рабочие массы, колхозное крестьянство и трудовое фермерство пробуждаются. Консолидируются под руководством маяков партии. Но враг не дремлет. Чтобы сохранить свое господство, он не останавливается ни перед чем. Тюрьмы, психиатрические лечебницы!.. Или просто убийства. Исчезают наши товарищи. Лучшие из нас!

– Как исчезают? – подался я вперед.

Эта тема интересовала меня теперь не меньше, чем экспроприация толстосумов.

– Как исчезают? Без сле-еда-а, – растягивая звуки, протянул Шлагбаум-Бронштейн-Троцкий.

– Кто исчез?

– Списки в секретных партийных архивах, – прошептал он.

– Кто же виновный?

– Буржуазные отродья, пьющие кровь из пролетариата, колхозного крестьянства и трудовых фермеров. Жизнь – борьба. Смерть нам не страшна, – он плюхнулся на стул, поднял кружку и несколькими большими глотками осушил ее. Вытер рукавом подбородок. Крякнул.

Лицо его покраснело, и, по-моему, даже очки запотели. Он снял их, встряхнул головой и внимательным пронзительным взором уставился на меня. Нехорошо так уставился. Недобро.

– Кстати, а вы кто такой? Где ваш мандат, товарищ?

– Нет мандата.

– Может, вы шпик из охранки, – нахмурился Шлагбаум-Бронштейн.