Владимир Колычев - Леди-мафия

Точно, он ее за какую-то лярву принимает... Ирина даже не пошевелилась.

– Ну чего ты мнешься? Давай, раздевайся. Пробовать тебя буду...

– Сам себя попробуй, – презрительно посмотрела на него Ирина.

– Лидочка, я не понял...

– Я не Лидочка...

– А кто же ты? – опешил он.

– Тебе, урод, лучше этого не знать.

– Э-э, ты поосторожней...

Не нравится ему, когда уродом называют.

– Да чхать я на тебя хотела... Где родители мои?

– А-а, ты Ирка, алкашей этих дочь, – быстро сообразил он. – А я Лидочку тут жду. Машка мне подсуетила Лидочку какую-то. Порется, говорит, по высшему разряду. Ну да ты же знаешь, верить сейчас никому нельзя...

– Заткнись, а?

Ну и балаболка же он, этот задохлик...

– Да ты погоди, погоди... Лидочку я на пять ждал. Ты чуть раньше пришла. Но мы еще успеем с тобой... А ну-ка, минет мне сообрази...

– Ты чо, стебанулся? – Ей показалось, что уши ее начали свертываться в трубочку.

– Да ладно тебе, не ломайся... Шмотки, я смотрю, на тебе клевые. Наверняка на панели подрабатываешь... Если подойдешь, на меня работать будешь. Я тебя не обижу. Клиенты у меня люди солидные, влиятельные, при деньгах. Из самой Москвы ко мне едут. По пять сотен «зеленых» за ночь оставляют. Хорошо ты будешь получать у меня...

– А ты мне и без того заплатишь, – хищно усмехнулась она.

– Ну вот и договорились!

Не так он ее понял.

– Ни о чем мы с тобой не договорились, сутик ты конченый...

– Эй, ты, пасть заткни. А то я сам заткну... Будут тут сучки всякие гавкать...

– Ах, я еще и сучка?

– А кто же ты?..

– Знаешь, я, наверное, здесь свой притон устрою. Для «голубых». На тебе бабки делать буду. Задницей твоей торговать. И на флейте кожаной играть пристрою... Во все щели тебя, питара, харить будут...

– Я тебя сам сейчас отхарю! – взбесился недоумок и бросился на нее с кулаками.

Ирина подгадала момент и рубанула его костяшками пальцев в кадык. Он захрипел, вытаращил от боли и удивления глаза и сел на задницу. Подняться и не пытался. Явно из тех, кто быстро заводится и так же быстро остывает, когда получает по ушам. И трус к тому же. Бабы испугался.

– Говори, ублюдок, куда предков моих подевал?

– Бомжуют они где-то...

– Ты что, из квартиры их выгнал?

– Да нет, все по-честному. Бабок я им отвалил. Прописали они меня к себе. А потом в мою пользу от квартиры отказались...

– И сколько же ты им заплатил?

– Все по-честному. Два стольника отвалил... В рублях...

– Два стольника... Мразь!.. А до этого, наверное, падла, водярой их накачал...

В коридоре послышалось шевеление.

– Слушай, а не пошла бы ты на крен! – осмелел пижон, глянув ей за спину.

Ирина обернулась. В дверях комнаты застыл двухметровый увалень с непроницаемым лицом. Не больше двадцати ему. В армии, похоже, не служил. На нее он не смотрел.

– Случилось что, шеф? – прогнусавил он.

Наверное, вышибала его заявился.

– Да шалава тут одна окренела... Мы ее сейчас с тобой по кругу пустим, чтобы не залупалась больше...

Ну да, смелый, когда силу чувствует...

– Эта, что ли? – лениво перевел тот взгляд на Ирину.

– Ага.

– Э-э, ты че, придур, гонишь?

У него челюсть отвисла, когда он рассмотрел ее. Никогда она не видела этого пацана. Не из ее команды он. Да только он ее где-то видел, узнал. И от страха чуть в штаны не наложил...

– Что с тобой, Бурдюк? – в непонимании уставился на него пижон.

– Не, в натуре, ты хоть врубаешься, кого ты шалавой обозвал?.. Это же Ириха!

Тот, кого назвали Бурдюком, подошел к своему шефу, нагнулся, взял его за грудки, поднял и оторвал от пола.

– Что мне с ним делать, Ириха?

– К ногам его моим брось, – усмехнулась Ирина.

Бурдюк не понял иронии. Еще выше вознес пижона на руках и с размаху бросил его на пол.

– Ну что, ублюдок, кого по кругу пускать будем? – Она пронзила беднягу испепеляющим взглядом.

– Не, да я... Да я не знал. В натуре, не знал, ничего не знал... – заскулил тот.

– Короче, квартиру предкам моим возвратишь...

– Не, ну ты что, в натуре... Как так...

Бурдюк уже вошел в роль ее личного костолома. Он снова поднял уже бывшего своего шефа и снова придал ему ускорение. Выслуживался перед ней этот увалень, расположения ее добивался.

– Сказали тебе, питар, хату отдать – отдай! – Когда бедняга снова грохнулся о пол, он взял его потухшее лицо, как яблоко, в свои ладони и вздернул вверх.

– Отдам, отдам, – жалобно заныл тот.

– Вижу, ты и ремонт успел сделать, и мебелью обзавестись... Все это оставишь моим предкам. – У Ирины уже пропал интерес к этому слизняку.