Татьяна Степанова - Предсказание – End

Самолетов забрал у него снимок. На нем была Кира – с взлохмаченной головой, с лицом вакханки, склонившаяся над этой совершенно дьявольской (как показалось Самолетову) писаниной на черном фоне стола. Алчный взгляд прикован к блюдцу.

Все, что происходило в комнате без окон в салоне красоты, спрятанной от посторонних глаз, все, что было скрыто и от самих участниц сеансов, – их собственный внешний облик, их жесты, позы, выражение их лиц, та самая эйфория, экстаз, ради которого они и участвовали раз за разом во всем этом спиритическом действе, – все скрупулезно было зафиксировано на пленку. Зафиксировано скрытой камерой, о которой в салоне не знал никто, кроме его хозяйки Кассиопеи – сестры Германа Либлинга.

– Это что за чертовщина? Где это они?.. Вообще, что это все значит?! – взревел Шубин.

– Это ваши жены, твоя секретарша, Сева, – ответил Либлинг. – Картинка как для палаты номер шесть, а? Я как увидел, просто забалдел. Спиритизм пополам с черной мессой, ну и все такое прочее… Забавы римских матрон. А если посмотреть с другой стороны – ба-альшой скандал. Грандиозный скандал. Тема еще для одного интервью: «Отцы города и их дражайшие половины». В вышестоящих структурах такая статейка вряд ли останется незамеченной. И эти фотки тоже. Можете их взять, пацаны, на память. Файлы в надежном месте. И если на меня и дальше будете давить, то снимки эти будут извлечены и предъявлены, так сказать, на суд общественности. В наши дни, пацаны, любят умных и не любят сумасшедших. Дойдет наверху, каким макаром ваши жены развлекаются, я думаю, ни о каком будущем – в смысле служебного роста и вообще… Усекли? Как в анекдоте: журналист подходит к мужику. «Скажите, пожалуйста, за кого будете голосовать?» – «ЕКЛМН». – «Неужели за партию?..»

Герман не договорил. Шубин схватил его за куртку.

– Мерзавец! – заорал он так, что его услышали в прокурорской приемной. – Как ты смеешь… мою жену… Подонок, грязный, вонючий подонок!!

На крик в кабинет сунулись стражи порядка. Но Костоглазов гаркнул на них: «Закройте дверь!»

– Фотки останутся вам на память, – Герман оторвал от себя Шубина. – А я погощу тут у вас, мне пока что не надоело.

После обеда в компании Самолетова Сергей Мещерский поднялся к себе в номер. Достал из шкафа дорожную сумку. Выход был простой – побросать в нее вещи, расплатиться на ресепшен – и прощай, Тихий ПОЛОУМНЫЙ Городок! Оставайся один со своими дефективными сказками. Истинно, истинно – сон разума рождает чудовищ. Нечистых тварей, охотящихся за легковерными в лабиринтах их же собственного больного воображения.

Рождает чудовищ…

Сон…

Мещерский тупо пялился на дорожную сумку. Это был уже второй, если не третий приступ «деланья ног», желания слинять как можно скорее отсюда и бросить все и всех к этой… как ее… чертовой бабушке, здешней тихогородской бабе-яге. Бросить всех. Фому и…

Он увидел перед собой лицо Куприяновой. С последним своим вздохом она просила, умоляла о помощи, не в силах уже произнести ни слова, ни имени своего убийцы. Если то, что творится здесь, в городе, по словам Самолетова, и есть самая настоящая, самая главная и единственная реальность, то вот она в чем заключена, отражена, аккумулирована – в убийстве женщины. По причине неизвестной и якобы почти мистической. Но ведь должна же быть и реальная причина?

Мещерский вынул из сумки электробритву. И, с каким-то остервенением воткнув ее штепсель в розетку, начал бриться.

Ну, я вам всем еще покажу!

Потом он принял душ, переоделся, глянул в зеркало и, оставшись доволен своим внешним видом (делаем скидку на бессонную ночь и разные там параноидальные «беседы по душам» с представителями местной городской фауны), двинул в банк. Как-никак они приехали сюда с Фомой в интересах развития собственного бизнеса. А без финансовой стороны ни одно развитие не стоит и ломаного гроша.

И вот чудо, почти у дверей местного отделения Сбербанка России он столкнулся с Фомой. Тот вылез из такси.

– Что в прокуратуре было? – спросил он с ходу.

– Дурдом, – Мещерский коротенько поведал о своей беседе с прокурором Костоглазовым в присутствии Шубина и Самолетова. Сказал, что потом обедал с Самолетовым в гостинице. Эпизод у церкви Василия Темного и последующий разговор с аккордеонистом Бубенцовым он намеренно опустил. Упомянул лишь осторожно, что «краем уха слышал странные, совершенно безумные вещи по поводу происходящего в городе».