Она лежала в своей постели рядом со своим любовником. И чувствовала его руку на своей груди. Тяжелая сильная рука. Она гладила ее нежно, едва касаясь пальцами. Широкая кость, набухшие вены, ладонь, как свинчатка. Она проводила по линиям этой руки – линия жизни, линия сердца.
Герман Либлинг дремал на ее плече. А Вера Захаровна думала об учительнице немецкого языка Вербицкой. Ах, если бы вернуть день того судилища в городском РОНО, она бы ни за что, наверное, не осудила бы ее… Ревность кольнула сердце: ну нет, тогда все было сделано ими правильно – выволочка той развратной шлюхе-учительнице, которая посмела насладиться им раньше всех, раньше меня…
Что же это, как же это было? И было ли вообще? Может, это еще один сон, как и тот…
И вот новый день за окном. Утро и вечер. И снова надо торчать в приемной Шубина. И отчитываться ему о вчерашнем поручении. Что она скажет, что ответит? Что тот, кого ее шеф окрестил «настоящим маньяком», за одну ночь – всего за одну короткую ночь – стал ей дороже всех на свете? Стал ее главным сокровищем. Алмазом ее короны. Ах, не отнимайте, не отнимайте же его у меня…
А если отнимут – что будет? Вера Захаровна думала об этом с болью. А если он просто уйдет: вот сейчас встанет, оденется и уйдет – навсегда, насовсем. Такие, как он, не остаются надолго в тихих городках, даже если они родились там, выросли и кого-то там же и убили…
Зарезали на темной аллее…
Облили бензином и сожгли…
Как же все это дико, неправдоподобно звучит. Вера Захаровна стиснула руку Германа. Если вы посмотрите на него так, как я сейчас, после того, что было ночью, то неужели не поймете, как же все это дико звучит! И вообще, какое все это может иметь значение, когда он способен дарить женщине такое счастье? Мало ли что было пятнадцать лет назад. От тех времен ничего уже не осталось, ничего, кроме темных городских легенд и злых людских суеверий.
– Привет, – он уже не спал. Улыбнулся ей.
– Привет, – Вера Захаровна зарделась, как девочка. Дневной свет в комнате, а они голые в постели. Со стороны глянуть – он годится ей в сыновья. И что будет с ней, когда он уйдет, покинет ее? Как она будет жить дальше – без него?
– Утро?
– День белый, – Вера Захаровна убрала с его лба волосы. – Вы… Ты скоро уйдешь?
– Прогоняешь меня?
– Мне надо на работу. Я и так уже опоздала.
– Значит, гонишь меня?
– Нет, – она вздохнула и крепко обняла его. – Я вот все думала, как же это вышло у нас, как же случилось.
– Все просто.
Герман Либлинг был спокоен и невозмутим, как танк. Как прекрасный танк, танк-шедевр.
– Это все грех, такой грех, – она прятала лицо свое, полыхающее краской, у него на груди. – Я дура старая, а ты…
– Ну, что я?
Она отпрянула, села на постели.
– Что – я. Скажи.
– Завтракать будешь? – спросила Вера Захаровна.
Зазвонил телефон. Она нехотя взяла трубку: «Алло!»
– Вер, ты заболела, что ль? – звонила начальник секретариата мэрии Славина. – Шубин с утра в прокуратуру уехал, спрашивал про тебя. А у тебя телефон постоянно занят и занят.
– Я, наверное, трубку впопыхах не так положила, – ответила Вера Захаровна, солгав с легким сердцем, не моргнув глазом. – Я не на больничном, просто… тут у меня дома кран потек.
– Учти, Шубин тебя искал все утро. Он в связи с этим делом-то ночным прием населения отменил и сразу к Костоглазову поехал.
– В связи с каким ночным делом?
– Да с убийством продавщицы из магазина. Ну, Куприянова, помнишь? Наглая такая, вертлявая. Та, что квартиру получила в Заводском по личному распоряжению нашего-то. Так вот ножом ее всю исполосовали, кровищи, говорят, страх… С ночи вся милиция на ногах. Шубину прямо домой позвонили, сообщили. Эй, Вера, ты что?
– Я ничего… я сейчас приду, я уже собираюсь, выхожу из дома. – Вера Захаровна выпустила трубку из рук.
Обернулась. Герман, опершись на локоть, полулежал на кровати. Он все слышал – голос у начальницы секретариата был зычный.
Вера Захаровна не знала, куда деваться под его взглядом. Она покрылась «гусиной кожей», но не от холода.
Она молчала. Не знала, что сказать. Убили продавщицу? Сказать ему об этом сейчас? Она даже не спросила, когда, во сколько это случилось. Наверное, «до». Потому что «после» он уже был здесь, с ней.
«Он настоящий маньяк». Слова отдавались в ее мозгу барабанной дробью: ма-ньяк, тили-тили-бом!
Музыка в «Чайке», звучавшая и разом оборвавшаяся…
Больничная каталка из пятнадцатилетнего далека, его сбитые кроссовки, его руки, прилипшие ко лбу волосы, его глаза… «Читайте, читайте же, как на заборе!»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу