Татьяна Степанова - Предсказание – End

И они занимались – сначала в школьном классе, а потом учительница Вербицкая стала приглашать своего ученика к себе домой – жила она в коммуналке на улице Первопроходчиков, как раз неподалеку от городского парка. Вера Захаровна внезапно представила, как они сидели за столом под зажженной лампой с оранжевым абажуром (в Тихом Городке в те времена в каждом доме имелась такая). Сидели друг напротив друга, разделенные только столом, – почти сорокалетняя женщина, учительница. И очень красивый четырнадцатилетний мальчишка – ученик. Читали, склоняли, повторяли что-то вроде: Ich liebe, Du libst, Liebhaberei, Liebhaber… [1]

Слово отчетливо прозвучало в мозгу Веры Захаровны – точно чей-то голос, ломкий, подростковый, но уже с басовитой мужской хрипотцой, повторил его. Вера Захаровна поднесла руку к глазам – да что же это такое? Перед глазами плясали белые буквы, кружились, вертелись, сливались в белый круг. Она коснулась оконного стекла. Это не имеет, не может иметь никакого отношения к ее воспоминаниям, это просто игра, спасение от скуки, от темных одиноких вечеров, от пустой холодной постели…

А тогда, много лет назад, первой тревогу забила соседка учительницы по коммунальной квартире. Она написала анонимку в РОНО – грязную анонимку, так этим школьным деятелям тогда показалось, не соответствующую истине, оскорбляющую человеческое, женское достоинство и честь профессии учителя. Тогда был самый разгар, точнее, угар перестройки, и таким кондовым изобретениям, как анонимки, уже не верили, их просто гнушались. Но дотошная соседка не успокоилась. Она лично явилась к завучу школы – той самой, где преподавала Вербицкая. Ее разговор с завучем состоялся без свидетелей, но уже на следующий день о нем было известно и в РОНО, и в комиссии по делам несовершеннолетних, и в райкоме комсомола. «Я не знаю, что там за занятия у них, чего они там изучают, штудируют на пару, – докладывала соседка. – Но уши-то мне не заложишь. А через стенку все слышно – стоны, вскрики и все такое прочее… Я не специально подслушиваю, вы не подумайте, но перегородка-то хлипкая, так что поневоле слышно. Стоны, вскрики… ну как будто свидание, брачная ночь…»

Недолго думая, завуч решила действовать – проверить, чем же все-таки занимаются учительница Вербицкая и четырнадцатилетний сын инженера Либлинга Герман. На помощь себе она пригласила инспектора детской комнаты милиции. Они появились в коммунальной квартире в отсутствие Вербицкой – бдительная соседка предоставила им для засады свою комнату. А потом домой пришла учительница. А чуть позже появился и ученик. Урок за закрытой дверью начался и…

Все шокирующие подробности Вера Захаровна – в то время инструктор райкома комсомола – узнала намного позже. Завуч школы, инспектор детской комнаты милиции и соседка выбили дверь и застигли учительницу и ее четырнадцатилетнего ученика в постели – голых, мокрых от пота, задыхающихся от страсти. Нет, от животной гнусной похоти – тогда еще слишком молодая и не искушенная в таких вопросах Вера Захаровна именовала это для себя только так. В Тихом Городке никогда прежде не случалось ничего подобного. И грянул беспрецедентный скандал.

Им всем – и в школе, и в РОНО, и в райкоме комсомола, и в милиции – казалось тогда, что во всем виновата учительница Вербицкая – грязная извращенка, совратившая ни в чем не повинного подростка, своего ученика, мальчишку четырнадцати лет. Так им казалось тогда. До кровавой трагедии в парке было еще ой как далеко. И вырезанные ножом на живой плоти буквы не могли еще и присниться даже в страшном сне.

Вера Захаровна помнила то заседание объединенной комиссии, на котором разбирали персональное дело учительницы Вербицкой. Помнила ее красные от слез глаза, распухший нос, помнила, как она беспрестанно сморкалась в скомканный платок, как глотала таблетки (точно так же, как сейчас Шубин, – торопливо, суетливо). Помнила и то, что ей самой тогда было очень тяжело, неприятно смотреть на эту женщину. Помнила ее мольбу (иначе-то и не скажешь) после того, как отгремели громы и молнии выступлений «возмущенной общественности»: «Делайте со мной что хотите, я виновата, только не забирайте, не отнимайте его у меня… Мальчик мой любимый, бесценный мой мальчик…»

Тогда с сыном инженера Либлинга Вера Захаровна не общалась. С ним проводили долгие нудные беседы в школе, в детской комнате милиции – «по душам», очень осторожно, чтобы не дай бог «не нанести травмированной подростковой психике новую рану». Им всем тогда казалось, что Герман Либлинг – жертва в этой шокирующей истории, бедный ягненок, попавшийся в сети коварной педофилки.