Татьяна Степанова: Сон над бездной

В компьютерных играх, как и во всяких прочих играх, все зависит от везения и удачи. А еще от того, кто, например, вы по гороскопу – Стрелец, Телец или Скорпион. И ум тут совсем ни при чем, и сообразительность, и быстрота реакции, которой нет и никогда не было у вас… у тебя…

Перейти на новый уровень так и не удалось. Как и в прошлый раз. Как и в позапрошлый. Как и вчера, как и в среду, как и в воскресенье, как и месяц назад. Нет, месяц назад он только приехал из Женевы – занятия в немецком колледже еще не закончились, но отец позвонил, а потом прислал за ним.

В доме – этот дом он, впрочем, так и не научился считать своим – пахло переменами. А еще тревогой и скандалами. Но его это мало трогало. Его звали Илья. Ему только в мае этого года исполнилось четырнадцать лет. Он родился в Москве, но вот уже почти семь лет вместе с родителями жил за границей. Сначала в Лондоне, потом три месяца в Вашингтоне, потом снова в Лондоне, потом месяц в Иерусалиме, полгода в Афинах, потом снова в Лондоне, потом в Женеве – это уже без родителей. И теперь вот снова с родителями, уже здесь – в Праге.

А Москву он помнил смутно. Когда они уезжали, в Москве было пыльно и грязно. Все, кто окружал в то время его отца, только и говорили о дефолте и его последствиях, о политическом хаосе, об уходе из власти Ельцина, о преемнике, о финансовых потерях, о какой-то «сублимации либеральных ценностей», о катастрофических убытках, сплошных убытках, нескончаемых убытках…

В то время он – «мелкий», еще совсем малявка – не понимал смысла подобных взрослых слов и еще так не увлекался «Готикой» – компьютерной многоуровневой игрой, а скромненько играл в «Монополию». Отец – Петр Петрович Шагарин (там, в Москве, его знали тогда именно под этой настоящей фамилией – а сейчас у него были еще целых две ненастоящие фамилии по разным паспортам – эстонскому и грузинскому, по которым он нет-нет да и наведывался в Грузию под сень святого Джорджа на политические консультации), так вот, отец его считал, что «Монополия» – самая подходящая игра для сына. Игра, что развивает детский ум. Тренирует волю. Воспитывает азарт. Приучает зарабатывать. Набирать очки. Повышать. Укрупнять. Глобализировать. Добиваться успеха.

Как отец считал теперь и что он думал о «Готике» – было непонятно. Вообще сейчас, в этот вот конкретно взятый июньский вечер, родители отсутствовали. Словно их и не было никогда с ним в этом мире. В этом городе. В этой Праге.

А «новая игра», очередная битва, закончилась гибелью персонажа, которого он на этот раз себе выбрал. Персонажа звали Вальдор – он не был из породы звездных витязей, не был магом-странником. Он был просто Вальдор с Запада, решивший попытать счастья в кровавой битве с Чудовищем.

Чудовище обитало в Замке. На заре времен, еще до эры Интернета, оно уже превратило Замок в свое логово. И это было так же верно и непреложно, как и то, что родители – отец Петр Петрович и мать Елена Андреевна – сейчас отсутствовали. Их вообще никогда не было рядом, когда ему было плохо.

Чудовище бросилось из темноты – стремительно и свирепо. Вальдор – нет, он Илья Шагарин, настолько в тот миг он сознавал себя там, за стеклом монитора, под сводами замка, – не успел отпрянуть, не успел увернуться. Чудовище опрокинуло его навзничь и перекусило шею. Крак… он слышал, как хрустнули позвонки. До шеи хотелось дотронуться, но он боялся… так боялся, что ладонь его… нет, ладонь Вальдора… окажется липкой, красной…

– Entschuldigen, frau, darf ich Sie mal storen ? [1] – громкий, безукоризненно вежливый, с нотками металла голос дворецкого за дверью в коридоре. Наверное, снова застукал горничную за праздной болтовней по мобильному. Когда отец подыскивал дом здесь, в Праге, он обратился в австрийское агентство, и они предложили эту вот виллу в парке на холме Петршин, откуда открывается такой чудесный вид на город. Отцу и матери вилла понравилась, и они арендовали ее. Агентство прислало своего дворецкого-управляющего, говорившего из принципа исключительно по-немецки. А горничные все были чешки. И между ними и дворецким велась скрытая война, к которой время от времени присоединялись и повара, и стюарды, и охранники, и даже личный шофер отца. Русские арендаторы виллы, хозяева, работодатели, даже отец, в этой войне в расчет не принимались. Впрочем, как успел давно уже заметить Илья (в свои четырнадцать он отличался сообразительностью), русские вообще в расчет не принимались особо нигде – ни в Лондоне, ни в Вашингтоне, ни в Женеве. Можно было заплатить сколько угодно денег – все равно «расчет» был бы точно таким же. И это следовало принимать в «старушке Европе» как данность.