Татьяна Гармаш-Роффе - Шалости нечистой силы

Хотя, сказал себе Кис, и совсем взрослые, и даже вроде бы умные попадаются в сети – хоть партийных лидеров, хоть гуру в сектах, все одно. Так чего ж с Антона строго спрашивать?..

– У вас политическая партия? – спросил он полуутвердительно.

Антон важно кивнул.

– Из четырех человек? – подковырнул Кис.

– Зачем же? Мы взяли одну существующую партию и просто навели в ней порядок… – Антон вдруг заговорил баском, явно подражая чужой интонации, должно быть, Артиста.

– Какую же это партию вы «взяли»?

– Ага, – сказал Антон, оживившись, – значит, этого ты не знаешь! А я тебе не скажу!

– И не надо, сам найду. И как же вы до таких светлых идей добрались? Ведь, насколько мне известно, Федя был бездельником и неудачником.

– Да так… – пожал плечами мальчишка, – от скуки. Стояли мы как-то у дискотеки…

…Вышло все от скуки. От нечего делать получилось. От тоски неудачника.

То есть Федя, конечно, неудачником себя не считал… Впрочем, чего врать самому себе: был он неудачником и занудой, который вечно проклинал несправедливую судьбу.

Федя был артистичен по натуре. Сын школьной уборщицы и рабочего, балованный и ленивый, но – откуда что взялось! – обнаружилась в нем тяга к искусству. Он ходил в драмкружок районного Дворца пионеров и мечтал о карьере актера. Вот закончит он школу, вот поступит в театральное училище…

Но только для этого надо сдать экзамены. А для этого прочитать много книжек.

Загвоздка была в том, что Федя не любил читать. Катастрофически не любил, сам вид книги навевал на него скуку, и умственное напряжение, связанное с восприятием черных противных слов, тараканами сидевших на белой бумаге, утомляло его и вызывало отвращение. Он мог прочитать книжонку-другую, он легко схватывал любую информацию и играючи запоминал с чужих слов, он мог цитировать по памяти целые отрывки, но читать эти горы литературы?.. Он мечтал о сцене, он видел себя в разных ролях, он даже целые спектакли ставил в воображении – эффектные, сочные, яркие – и уже успел решить, что ему нужна карьера не актера, а режиссера…

Но только для карьеры режиссера нужно было прочитать еще больше книжек и еще много чего написать на экзамене, а Федя не только читать не любил, но и писать.

Федя с трудом закончил школу, до аттестата его дотянула мать: в ногах валялась у директора школы, чтобы не отчислили, чтобы хоть с троечками, да оставили… Какие уж тут экзамены в театральный!

Вот и остался талантливый Федя со своим талантом один на один. Работать не хотелось, что вполне естественно: человеку с творческими наклонностями претил грубый физический труд, а на какой иной труд он мог рассчитывать, не имея образования и ненавидя интеллектуальные усилия? Как, впрочем, и любые другие тоже.

А народ вокруг суетился. Из каких-то углов и щелей вдруг повылезли немытые мужики и сопливые подростки, которые резко наводнили все нижние сферы первоначального накопления капитала, как то: торговля – сигаретами, пивом, первыми импортными продуктами, – мелкий дво­ровый рэкет и валютные операции в масштабе районной «Березки». И Федя тоже пустился приторговывать чем мог, пока не остановился на пиве – другого дела, которое не требовало бы труда, но приносило хоть какие-то деньги, он не нашел. А денег хотелось больших и сразу. А почему нет? Другие-то как-то сумели хапнуть! Он попытался было подъехать к одному парню со двора, который, Федя знал, занимался наркотой, хотел в долю войти, но тот и говорить с ним не стал: у Феди даже во дворе была репутация человека ленивого и безответственного.

Заработанные деньги Федя быстро проматывал на удовольствия. Им овладела жажда – та самая жажда, которая охватила всю нацию: быть богатым здесь и сейчас. Но «быть богатым» озверевший от дикого капитализма совок понимал вовсе не так, как западный богач. Богач денежки считает и пыль в глаза никому пускать не намерен. Тогда как совок денежки превращал немедленно в ту самую пыль, которую интенсивно пускал в глаза всем и каждому. И потому денег не было никогда. И потому они все время были нужны.

Впрочем, «удовольствия» ему удовольствия не доставляли: Федя жил в агрессивном противоречии с миром, который его, такого талантливого, отверг и не оценил, и в постоянной зависти к другим, преуспевающим и денежным. Версию об отверженном таланте Федя сам придумал – и сам же в нее легко поверил, искренне забыв о том, как по собственной воле бросил театральный кружок и подался в «бизнес»…