Владимир Колычев: Не жди меня, мама, хорошего сына

Но все же на земле лучше, чем на небесах. Волынок не успел подняться на седьмую высоту, земное притяжение втянуло его душу обратно в телесную оболочку. Но он слышал голоса. Слышал проклятья людей, которых убивал. И еще он успел понять, что никто не впустит его на облака седьмого неба, белые ангелы с золотыми нимбами сбросят его в ад. Но если он раскается, если он замолит свои грехи…

Подполковник Круча грозно смотрел на него. Он не делал никаких скидок на его болезненную слабость и плохое самочувствие, давил на психику со всей своей ментовской ненавистью…

— Не буду тебе врать, Волынок. Даже если ты чистосердечно во всем признаешься, это тебе уже не поможет. Столько трупов на тебе, что пожизненное заключение тебе гарантировано…

— Много трупов, — кивнул Волынок. — И пусть будет пожизненное…

Теперь он точно знал, что за смертью есть другая жизнь. И он не хотел гореть в аду.

— Кто убил Толстухина?

— Я.

— Где Вершинина и Балабакин?

— Я покажу…

Со временем он сможет показать, куда подевались беглецы. Но сейчас он мог только вспоминать.

Лиза и Балабакин сгибались под тяжестью чемоданов. Волынок перегородил им путь.

— И далеко собрались?

Балабакин дернулся от страха, выпустил из рук чемоданы. Хотел убежать, но Волынок вовремя наставил на него пистолет.

— Казну взяли? — спросил он у побледневшей Лизы.

— Да, — жалко пролепетала она.

— Да ты не колотись, нормально все. Мне тоже казна нужна.

Знал Волынок, что Лиза задружила с Балабакиным, спасибо Стелле за информацию. Как чувствовал он, что эта дружба закончится побегом. Не зря следил он за доморощенным композитором, не зря оказался здесь этой ночью.

Стелла давно уже подбивала клинья к Лизе, выспрашивала о тайнике. Но Лиза так и не проговорилась… Но все это в прошлом. В настоящем денежки сами приплыли к Волынку…

— Не трону я вас. На четверых поделим, идет?

— Идет, — растерянно кивнул Балабакин.

— Мы поделимся, — согласилась Лиза.

Они втроем сели к ней в машину: она за руль, Сеня спереди, а Волынок сзади, чтобы обоих держать под контролем.

Они поехали к озеру, к месту, которое он им показал. Ночь, вокруг ни души, а пистолет с глушителем…

— Я их там и оставил, — рассказывал Волынок. — Чисто все сделал, сначала ее, потом его. Они даже понять ничего не успели. Трупы ветками забросал, деньги спрятал, а сам на машине обратно в город. Гена спал: Лизка его усыпила. Я разулся, тихонько подошел к нему и…

— Гильзу зачем забрал? — спросил Круча.

Он смотрел на него, как на последнее ничтожество. Волынок прекрасно его понимал.

— Привычка.

— Трупы где?

— Следующей ночью закопал. И его, и ее… Любовь у них была, на том свете они сейчас любятся. Я был там, есть там жизнь. Только мне туда путь заказан…

— Хорошо, что ты это осознаешь. Ублюдок ты, Вася, еще тот ублюдок…

— Согласен.

— Согласен он, — презрительно скривился Круча. — Противно слушать… Трофименкова ты убил?

— Я.

— Головастикова?

— Тоже я. Убил, вывез в лес, закопал. В чем искренне раскаиваюсь…

— И в том, что в тайге творил, тоже раскаиваешься?

— Да.

— Эка тебя пробрало.

— Пробрало. До самых печенок. Я ж на том свете побывал, оттуда все видно, что да как…

— Лучше бы тебя мама в детстве убила.

— Да, было бы лучше, — кивнул Волынок.

— В том, что в тайге вытворял, тоже раскаиваешься? — наседал Круча.

— Да.

— А Битков не раскаивается.

— Он тоже на пожизненное себе намотал. Такая же сволочь, как я…

— Свидетельствовать против него будешь?

— Да. Все расскажу.

— И на суде выступишь?

— Да. Только наказание мне смягчать не надо.

— Никто и не собирается.

— Я всю жизнь буду каяться.

— Кайся… — Круча немного помолчал. И добавил: — Только тебе это не поможет…

Волынок закрыл глаза, с ужасом осознавая, что всей его жизни не хватит, чтобы замолить грехи. Слишком много крови на нем, чтобы надеяться на прощение. Он умрет, и миллион против одного, что не попадет он в рай… Но попробовать все же нужно. Он признается в своих преступлениях, он даст показания против Биткова, он покажет, где зарыты трупы…