Робин Мур - Человек семьи

– Мне не хотелось причинять тебе боль... Что бы ни было, теперь все кончено. Я уверена в этом. Мне много лет назад следовало послушаться Регана Дойла.

Констанца гладила подругу по плечу и говорила:

– Я действительно ничего не имела против тебя и даже против других. Я не могла ужиться с иными делами, которыми он занимался.

Порывшись в сумочке, она достала транквилизатор.

– Прими таблетку. Все эти годы я только на них и жила. Но, думаю, они мне теперь не потребуются.

Конни открыла воду в раковине и наполнила водой стаканчик для чистки зубов. Китти молча проглотила таблетку. Снова отвернувшись, Констанца достала еще восемь таблеток и бросила их в унитаз.

– Он старался все время держать меня на наркотиках, но сегодня мне нужно ясное мышление. Я хочу, чтобы оно было очень ясным.

Китти запила таблетку водой, и две женщины почти целую минуту стояли, глядя друг на друга. Синие глаза Китти стали медленно наполняться слезами. Глядя на это знакомое нежно-розового цвета лицо в окружении волнистых черных волос с глазами, похожими на две агатовые бусины, Китти поняла, что смотрит на живой труп. Казалось, что руки Констанцы жгут ее плечи. Китти думала: "Я в ответе за это. Я отвечаю за это так же, как если бы наставила на нее пистолет и нажала курок".

– Ты хочешь поговорить, Китти? – тихо спросила Констанца.

Наркотическая отупленность прошла, и ее лицо приобрело какое-то свечение святости. Оно казалось большеглазым и святым, как на ранних изображениях христианских мучеников.

– Ты хочешь поговорить? – повторила вопрос Констанца, выводя Китти из ванной.

Конни мягко усадила подругу на кресло и села на кровать напротив, так близко, что их колени соприкасались. Она взяла вялую руку Китти, и та взглянула на нее взглядом, в котором выражалась боль.

– Мне кажется, что я все время это знала, – сказала Констанца. – Я просто старалась ничего не замечать. Думаю, меня даже устраивало такое положение. Мне было удобнее, что он с тобой, чем с совершенно незнакомой женщиной. Мне кажется, что это где-то правильно.

Китти медленно заговорила, и ее голос звучал тихо и безжизненно, как на исповеди:

– Это было неправильно, Констанца, но я ничего не могла с этим поделать. Во мне будто бы жило что-то зловещее, что-то плохое. Видимо, в Пате я увидела отражение своего порока и это привлекало меня к нему. Он имел какую-то власть надо мной с самого начала, и я не могла сопротивляться. Это разрушило всю мою жизнь. Каждый раз, когда я думала, что у меня может быть другая жизнь, что я могла бы любить и заботиться о ком-то, на все будто бы находила черная тень. Я знаю, что Реган хорошо ко мне относился бы, я любила бы его и нам было бы хорошо вместе, но Пат каким-то образом сделал все это невозможным.

Китти схватила подругу за руку:

– Ты должна мне поверить, Констанца. Ты знаешь, что мы любили друг друга со школы. Если бы я знала, что вы с Патом вместе... полностью... думаю, я так бы тогда не поступала. Это было неправильно, я знаю, но из-за ваших отношений казалось менее неправильным.

– Что ты хочешь от меня, Китти? – мягко спросила Констанца. – Прощения? Ты знаешь, что ты его имеешь. Отпущения грехов? Я не могу их тебе отпустить, Китти, я – не твой духовник. Умиротворения? Думаю, что тебе надо именно это. Возможно, я тебе принесу умиротворение своим собственным способом.

Китти сжала руку Констанцы, но не могла взглянуть ей в глаза.

Уставившись в ковер, она сказала:

– Я вернусь к тебе позже, Констанца. Теперь я уйду. Я найду Регана. Я начинаю понимать, что он пытался мне сказать.

Дверь открылась, в нее заглянула Нэнси и сказала:

– Они спускаются вниз, миссис Конте. Мистер Конте сказал, чтобы я проводила вас вниз. С вами все в порядке?

– Со мной все в порядке, – ответила Констанца.

– Увидимся позже, Констанца, я надеюсь. Дорогая Констанца, – сказала Китти и выбежала из комнаты.

Констанца пошла за Нэнси по коридору к лифту, который должен был отвезти их вниз в большой бальный зал.

В бальном зале было столпотворение. На полу валялись ленты и выборная литература. Группа музыкантов диксиленда играла "Боевой Гимн Республики" в ритме джаза. Время от времени вспотевший доброволец протискивался к микрофону и объявлял результаты, которые встречались свистом, ревом, аплодисментами и смехом.

Поли Федеричи подошел к микрофону, его потное лицо довольно блестело.

– Мне бы хотелось объявить, – раздался его голос из множества громкоговорителей в зале, – что, по данным центрального компьютера, Конте одержал победу!