Владимир Чванов - Сенсаций не будет

Устиненко стал снова прятаться за меня, хватать за плечи. Я не хотел, чтобы в меня попала банка, и вырвался. Устиненко схватил меня за руку, и, в то время, когда я обозвал его нецензурным словом, он меня схватил за горло. Боли я не чувствовал, но мною овладела большая злость за то, что они пришли сюда, гоняли банку и прятались за нас, подставляя нас под удар. В этот момент я вытащил нож и нанес удар Устиненко в живот. Он зажал живот руками. Я подумал, что он набросится на меня, и крикнул ему: «Беги, а то зарежу». Устиненко побежал в сторону домов, а я – к себе домой. Я испугался, залез на чердак. Потом пошел к Загуменникову. Он дома был один. При нем я вытащил нож «Белку» и осмотрел его. Нож был в разложенном виде, и на лезвии была кровь. Я попросил у Загуменникова тампон с одеколоном и протер лезвие ножа. Когда к нам позвонили, я спрятал нож под коврик на диване. Звонили работники милиции, они нашли нож и задержали меня.

Я не желал убивать Устиненко, как все получилось, я не знаю».

Давайте разберемся. Гусев ударил ножом человека вроде бы, как он объясняет, только потому, что тот отказался ему повиноваться. Александр Чуйков убивает потому, что не хотел, чтоб в него попала банка.

Конечно, в обоих случаях конфликт мог и должен был решаться другими способами, в пределах обычных человеческих взаимоотношений. Почему же многим вариантам нормальных решений оба парня предпочитают исключительное, самое невозможное и самое жестокое?

Потому что деформация личности в конечном счете привела к полной атрофии нравственных запретов, к обесцениванию другой личности, чужой жизни. Если не привито с детства, не развито воспитанием чувство уважения к человеку, к его жизни, не заложено понимание ее неповторимости и неприкосновенности, в подростке может выработаться пагубное сознание, что ему «дозволено все».

Не в этом ли одна из причин преступлений; в которых порой поражает прежде всего легкость поступков, действий, подчас роковых? Я думаю, что барьером на пути таких действий может стать только глубокое, последовательное нравственное воспитание. И конечно, воспитание правового мышления.

Среди школьников старших классов был произведен опрос. Ребятам раздали анкеты, чтобы узнать, откуда они черпают знания об уголовном законе и как представляют себе наказание за то или иное нарушение.

Научный сотрудник Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности А. Долгова, проводившая этот эксперимент, пишет: «Одиннадцать процентов вообще не назвали источника своих знаний, остальные слышали: от взрослых (17 процентов), от родителей (11 процентов), от суда (6 процентов) узнали из передач радио и телевидения (9 процентов) и от учителей (2 процента). При таком состоянии информации школьников стоит ли удивляться, что несовершеннолетние часто не знают даже, с какого возраста наступает уголовная ответственность…»

Подростков попросили назвать запомнившиеся им беседы на правовые темы, передачи радио и телевидения, книги, статьи в газетах и журналах. Они не припомнили ни одной. В качестве источника информации о праве фигурировали «Преступление и наказание» Достоевского, «Воскресение» Толстого, книги Шейнина, детективы…

В школе сегодня ребенка учат многим полезным вещам. Не буду их перечислять, лишь отмечу, что, к нашему удовлетворению, стали учить сейчас и азбуке правоведения, но, к сожалению, до сих пор не учат на особых уроках основам нравственности, этики, правилам хорошего тона. Пусть кому-то это покажется несколько старомодным, но ведь подлинная нравственность невозможна без культуры взаимоотношений. Одна лишь интуиция чувств всего этого не заменит.

Как же быть? Можно ли предусмотреть, а значит, и предупредить в «трудном» подростке будущего преступника? Можно, если постоянно и внимательно следить за его обычным каждодневным поведением, привычками и взглядами. И исходить из того, что борьба с преступностью – удел не только органов милиции, школы, общественных организаций. Если в нее включатся все люди, каждый, кто заинтересован в сохранении здорового и нравственного климата, и создадут вокруг «трудных» подростков и «трудных» взрослых своего рода «блокаду», мы можем почти быть уверенными, что многих преступлений не будет.

Я давно заметил, что мне и моим товарищам пишут или звонят вдруг старые знакомые, с которыми давным-давно расстались, шли разными путями, не встречались, а если встречались, то мельком. Странно бывает найти в утренней почте письмо, написанное незнакомым почерком, и прочитать его: «Здравствуй, Володя, пишет тебе твой друг Андрюша…» Начинаешь лихорадочно вспоминать, кто такой друг Андрюша. Оказывается, что Андрюша, с которым я и в самом деле учился в школе тридцать лет назад и с тех пор не виделся, случилась беда.