Димитр Пеев - Седьмая чаша

– Я… я должен был поехать… Не мог ждать! Я поехал, поехал… чтобы попрощаться… прежде чем меня арестуют.

– Арестуют? А почему вы думаете, что вас должны арестовать?

– Арестуют и осудят, – продолжал тот. – Хотя бы за то, что я отчасти повинен в смерти Даргова.

– Что значит «отчасти повинен»?

– Товарищ подполковник, в ту проклятую пятницу я приехал на дачу не вечером, а днем, – выпалил таможенник и с облегчением вздохнул, точно свалил с плеч неимоверную тяжесть.

– Зачем?

– Можете мне не верить, ну да ладно… Я, когда получил приглашение от Даракчиева, немедленно поехал к нему на дачу, чтобы сказать: «Отстаньте от меня раз и навсегда, я вам не компания». Приехал часа в четыре, позвонил, но никто к воротам не вышел. Я заглянул в щелку в заборе. Собака дремала на солнце, одно окно на даче было раскрыто настежь. Стало быть, хозяева дома, подумал я. Но почему же не открывают? Может, звонок испорчен? Подождав, я пошел вдоль забора до лазейки, пробрался к двери дома – она была заперта. Тогда я подошел к раскрытому окну. Заглянул внутрь. Постучал в стекло. Никто не отвечал. Так и пришлось уйти.

– Опять через дыру в заборе?

– Конечно. Я вылез, прошелся до пруда, прилег там на берегу и решил: все-таки дождусь Даракчиева.

– И дождались, это я знаю, – устало сказал подполковник. – Однако при чем тут во всей этой истории Коста Даргов?

– А он видел меня возле окна. И даже сфотографировал…

– Почему сразу не сказали мне обо всем?

– Боялся, товарищ подполковник. Меня и без того вся их компания готова подвести под монастырь. Я для них чужой. – Средков вздохнул. – Только после смерти Даргова я понял: расскажи я вам всю правду – может, он был бы жив. Потому что…

– Потому что он мог видеть и сфотографировать настоящего убийцу, не так ли? – перебил Геренский. – И поплатился за это жизнью, да? Возможно, вы и правы. Но при одном условии: если этот убийца не вы сами.

– Я не убийца, а несчастный человек, – пробормотал Средков. – И готов понести заслуженное наказание. За тюремным замком.

– Для начала врежьте новый замок в собственную дверь. И ключ держите не под порогом, а при себе. Чтобы не находить больше никаких сюрпризов, – сказал Геренский.

Зазвонил телефон. Сняв трубку, подполковник услышал взволнованный голос капитана Смилова:

– Товарищ подполковник, я в квартире Паликарова.

– А санкция прокурора?

– Какая там санкция! Паликаров сам позвонил мне и умолял приехать немедленно. Осмотреть следы погрома, учиненного в его квартире неизвестными злоумышленниками.

– Пожалуйста, не клади трубку, – сказал Геренский и обратился к таможеннику:

– Вы получали в последнее время какие-нибудь письма?

– Письма? Никаких писем не получал. – Вы заглядывали в почтовый ящик?

– Нет. Мне и в голову не приходило. К тому же я вернулся поздно вечером.

– Посмотрите в почтовом ящике, Средков. И если найдете какие-нибудь письма – сохраните их, они нам могут понадобиться. – Подполковник встал. – Пока езжайте домой. Если вспомните, что вы не только заглядывали в раскрытое окно дачи Даракчиева, но, к примеру, были и внутри дома, хотя бы из чистого любопытства, обязательно сообщите мне. Договорились?

– Внутри не был, – растерянно сказал таможенник, глядя то на Геренского, то на появившегося в дверях милиционера.

– Проводите этого гражданина, – приказал подполковник, снова поднимая трубку. – Продолжай, Любак. Что за новая история?

– Здесь кто-то поработал, притом довольно нагло. Без вас я не разберусь…

– Сейчас еду, – сказал Геренский.

Прежде чем подняться на третий этаж к Паликарову, подполковник несколько раз обошел дом, внимательно разглядывая лепные карнизы, изысканные колонны, ажурные надстройки. Такие дома возводили в начале века – они были украшением так называемого «аристократического» квартала Софии.

Впрочем, Геренский разглядывал не только архитектурные красоты. Не поленился он подвергнуть придирчивому осмотру весь двор, а под конец заглянул даже в мусорную яму. Наконец дал знак двум сопровождавшим его экспертам и начал подниматься по широкой роскошной лестнице.

Еще с порога Паликаров обрушил на него свои жалобы, но Геренский предупреждающе поднял руку:

– Подождите! Сначала я люблю смотреть, а уж потом слушать.

Повреждений в квартире было много – выбиты стекла буфета, хрустальный сервиз сметен жестоким ударом, весь пол усеян обломками фарфора. В холле на стене вмятина с рваными краями – явно от удара тяжелым предметом.