Михаил Черненок - Роковое место

– Приветствую, хозяин, – сказал Слава.

– Привет, – равнодушно ответил мужчина.

– Можно зайти для делового разговора?

– Заходи. Унюхал, что водка есть?

– Она мне ни к чему.

– Даже если налью, не будешь пить?

– Не буду.

– Кодированный?

– Нет, просто на халяву не пью.

– Вот чудила.

Голубев сел напротив мужчины. Глянув на стандартный набор татуировки чуть не во всю могучую грудь, спросил:

– У вас был конфликт с законом?

Мужчина прежде, чем ответить, прислонил гитару к скамейке рядом с собой. Настороженно посмотрел Голубеву в глаза и медленно проговорил:

– Пять лет добывал апатиты в Хибинах.

– За что?

– За халатность… Вчетвером увели со склада ящик коньяка. Коньяк выпили, а пустые бутылки спрятать забыли. Еще вопросы есть?

– Есть.

– Задавай в темпе, пока водка не протухла.

– Ваша фамилия не Фишкин?

– Нет, я Зверков Григорий Николаевич.

– А Фишкина Анастасия Романовна ваша супруга?

– Если быть юридически точным, сожительница. Без регистрации брака и без венчания живем.

– Почему так неопределенно?

– Чтобы при необходимости разбежаться без проблем.

– Такая необходимость может возникнуть?

– Жизнь – очень азартная игра, а в азартных играх всякое бывает. Ты, приятель, случайно не по поручению церкви пришел меня исповедывать?

– Поручение мне дал районный прокурор. Я сотрудник уголовного розыска и пришел, чтобы…

Зверков не дал Славе договорить:

– Перед прокурором и перед уголовным розыском моя совесть чиста. Фишкина тоже на рога с законом не лезет.

– Нас интересуют ее отношения с Германом Сухановым.

– Что еще за Герман?

– Бывший спортсмен и музыкант, – уклончиво ответил Голубев.

– Первый раз о нем слышу, – Зверков достал из пачки «Беломора» папиросу. Разминая ее в пальцах, раздраженно добавил: – Завтра мадам Фишкина приедет из Новосибирска, обратись с этим вопросом к ней. По части спортсменов, музыкантов и прочих артистов мужского пола у нее кругозор шире моего.

– Когда она уехала в Новосибирск?

– Вчера утром. Я тоже с ней ездил. Сегодня на электричке в час дня вернулся, а Настя еще на сутки там осталась.

– По каким делам ездили?

Зверков, щелкнув зажигалкой, прикурил папиросу. После глубокой затяжки стал рассказывать. С его слов, позавчера Фишкиной звонила из Новосибирска подруга и пригласила отметить свое тридцатилетие. Фишкина уговаривала Зверкова поехать на своей машине, но он категорически отказался из-за того, что «под балдой или с бодуна» за руль не садится. Торчать же на именинах трезвому, как дураку, тягостно. Пришлось воспользоваться электричкой. Вчера небольшой компанией с обеда допоздна просидели в ресторане «Садко». Переночевали у подруги, живущей недалеко от железнодорожного вокзала Новосибирск-Главный. Сегодня утром, не дав опохмелиться, Фишкина проводила Зверкова на вокзал и отправила его домой в десятичасовой электричке. Сама осталась в Новосибирске, чтобы навестить мать, у которой постоянно проживает ее семилетняя дочка. Мол, надо кое-что купить дочери к началу учебного года.

– Она действительно там осталась? – уточнил Голубев.

– Ну, если до сих пор нету дома, значит, осталась. Сказала, что завтра к концу дня приедет.

– Денег у нее с собой много было?

– Наверное, тысяч десять брала. На цветы подруге больше тысячи истратила, чайный сервиз дорогой подарила.

– Долларов не было?

– Валюту Настя про запас держит, а повседневно отечественными рублями шелестит.

– Хорошо идет бизнес?

– От покупателей не отбиться.

– И с деньгами у вас проблемы нет?

– У меня часто на бутылку не хватает. А Фишкина от избытка «бабок» дурачится… – Зверков с усмешкой указал взглядом на остекленную веранду во всю ширину вместительного дома. – Глянь, какой дворец выкупила у бывшего партайгеноссе, прихватизировавшего народное достояние. Ты можешь догадаться, на кой бес двум сожителям такой великолепный сарай?

– Не могу.

– Я – тоже. В прятки нам играть, что ли?…

– Как фамилия, имя подруги-именинницы? – стараясь не отвлекаться от сути дела, спросил Слава.

– Мусонова Тамара.

– По какому адресу живет?

– На улице Челюскинцев… – Зверков назвал номер дома и квартиры. Затянувшись папиросой, нахмурился: – Ты, опер, так дотошно прискребаешься, будто мы с Фишкиной сразу пару ящиков коньяка сперли. Руби прямо: к чему гнешь?

Голубев встретился взглядом с затуманенными водкой глазами собеседника и, тоже переходя на «ты», сказал: