Геннадий Бачериков - Забытый вальс

В храме святого Пимена, что возле метро «Новослободская» в двенадцать часов должен был совершаться чин отпевания. Люда и ее родители, как оказалось, были крещеными, хотя службы в церкви и не посещали. Все эти подробности были известны Любови Константиновне, той самой заведующей детского сада, которую Николай видел во время карантинного противостояния родителей и персонала детсада. Когда он узнал о гибели Люды и ее родителей, возникло ощущение абсолютной опустошенности, казалось, что жизнь кончилась. Наступила полнейшая апатия, и ныло сердце, в горле стоял ком. Слава богу, что в жизни был уже опыт перенесения подобных стрессов. Николай попытался сосредоточиться на том, что сейчас только он знает, что случилось с Людой, и сейчас на нем лежит ответственность… Тут он запутался в мыслях. А за что, собственно, ответственность? Он попытался сформулировать для себя, – Ну, наверное, чтоб они достойно ушли из жизни. Так это глупость, из жизни они уже ушли. Чтобы, как подобает, завершили земной путь… Господи, да что же это меня все на высокий штиль-то тянет. Люди умерли, надо позаботиться, чтобы они не валялись в морге, а чтобы их по-человечески похоронили. Только как же это сделать, у меня же ни паспортов их нет, ни одежды. Ну, ладно, одежду можно, в конце концов, купить, а с документами-то как быть?

Тут возникла нелепая мысль, что документы тоже можно купить. Стоп, стоп, так он же не знает, как ее родителей зовут, да и фотографии нужны. И вдруг он отчетливо вспомнил, как Люда рассказывала, что Любовь Константиновна – лучшая подруга ее мамы. Сначала он хотел позвонить, но потом решил, что на машине он будет ей помогать, куда-то ездить, что-то делать. И тогда он сел в машину и поехал за город.

Обычно он водил автомобиль спокойно, стараясь без надобности не перестраиваться из ряда в ряд, и не сильно превышать скорость, но в тот день, чтобы отвлечься, он ехал в стиле «слаломист», вписываясь в малейшие просветы, возникавшие впереди в соседних рядах и по возможности до предела ускоряясь между светофорами. В одном месте он даже на пару с обладателем наглухо затонированного «бумера» проскочил перекресток на только что включившийся красный, при этом буквально в паре метров миновав встречи с уже рванувшими справа машинами. Но бог миловал, свидания с гаишниками тоже удалось избежать, и вскоре он подъезжал к загородной территории детсада. Услышав, к кому он идет и по какому поводу, охранники только что под козырек не взяли, а один из них вызвался даже сопроводить его, как он выразился «к самой».

Любовь Константиновна на крылечке административного корпуса разговаривала с двумя сотрудницами. И хотя говорила она вроде бы обычным тоном, но, судя по тому, как те виновато переминались с ноги на ногу, втык им был сделан основательный. Увидев Николая с почетным эскортом, она мановением руки вымела с крыльца провинившихся девиц и перенесла фокус внимания на мужчин. Охранник открыл было рот, но Николай попросил ее о разговоре наедине. Поднявшись на второй этаж, они очутились в крохотном кабинетике, где Николай все ей и рассказал. Надо отдать должное Любови Константиновне, она изрядно побледнела и как-то осела, услышав известие о гибели всей семьи ее подруги, но тут же извлекла из стола пузырек и блистер с лекарствами, накапала себе каких-то капель, проглотила пару таблеток и вновь стала энергичной и деятельной. Она моментально связалась по телефону с какой-то родственницей, у которой был ключ от квартиры погибших, достала из толстой папки копию Людиного паспорта, нашла телефон похоронного бюро в Лобне и тут же договорилась с агентом, что они часа через два подъедут к больнице, оставила за себя кого-то из сотрудников, и они с Николаем по замысловатой кривой, обусловленной посещением родственницы, живущей в Черемушках, и Людиной квартиры, расположенной недалеко от ВДНХ, ринулись в Лобню.

Возле ворот больницы уже стоял желтый «пазик» с черной траурной полосой, опоясывающей его бока и с характерным люком сзади. Водитель, открыв дверь кабины, лениво курил и листал какой-то журнал. Вдоль автобуса взад и вперед нетерпеливо рысила бойкая дамочка средних лет. Увидев вышедших из машины и направляющихся к ней мужчину с женщиной, она тут же попыталась было начать корить их за опоздание, но Любовь Константиновна и лежащее бревно могла парой фраз поставить по стойке «смирно», что она тут же и продемонстрировала. Через минуту агент похоронного бюро покорно и торопливо заполняла какие-то формуляры, давая расписаться на каждом директрисе. Затем Любовь Константиновна попросила Николая остаться в машине, а сама вместе с агентом ушла на территорию больницы. Вернулись они только через полчаса. Директриса выглядела постаревшей лет на десять, и, судя по тому, что тушь с ресниц была смыта, она еще и плакала.