Александр Андрюхин - Искушение Кассандры

— Ясненько, — выдохнул Тарас. — Значит, вы приходили к нему домой, но так ничего и не добились.

— Ничего, — сокрушенно ответил художник.

— Грозили убить? — улыбнулся Тарас.

— И убить грозил, и дом поджечь, и окна побить, и рэкет навести. Когда я приходил, он прятался за юбку жены, а потом они вообще перестали мне открывать. В конце концов я плюнул.

Федор Ильич налил еще чаю и принялся кромсать кусачками комковой сахар. Глядя на его ручищи, Карасев подумал, что этот одной левой раскрошит вдребезги чугунный котелок, не то что голову какого-то сторожа.

— Ну вот, как бы все, что касается Локридского, я вам рассказал, произнес художник, исподлобья посматривая на следователя. — Словом, человек он — наипаскуднейший. Таких убивать надо сразу — за один вид. А, кстати, почему милиция интересуется им?

— Потому что его убили.

— Убили! — воскликнул художник, прекратив щелкать щипцами. Локридского убили? — Удивление, и радость, и грусть мелькнули в глазах у художника. — Ну и… Царство ему небесное, — перекрестился Федор Ильич. На земле одним паразитом будет меньше. А, кстати, за что?

— Наверное, за вид, — усмехнулся Карасев, глядя в изумленные глаза художника. — Шучу, Федор Ильич. За что его убили, я как раз и пытаюсь выяснить.

— Понятно, за что, — покачал головой художник. — Еще обжулил кого-то с телефоном. Не все же такие великодушные, как я.

Карасев поднялся с места и стал прощаться с хозяином мастерской.

— Что ж, всего вам доброго, Тарас Александрович, — подал руку Федор Ильич. — Вы мне принесли неожиданную весть. Я даже в растерянности. Словом, с меня причитается.

— Кстати, — тормознул у дверей Карасев, остановив взгляд на сигнализационном приборе в его крохотной прихожей, — вы разбираетесь в сигнализации?

— Кому, как не мне, разбираться! — с гордостью ответил Сафронов. — Я пять лет проработал электромонтером во вневедомственной охране.

Карасев внимательно посмотрел ему в глаза, и художник почему-то смутился.

— Хотя это было давно. Кое-что, конечно, уже подзабыл…

Ближе к полуночи позвонила Аленка.

— Катька, я у тебя перекантуюсь. Можно?

— Подходи! А в чем дело?

— Прибегу — расскажу.

Аленка бросила трубку. Из спальни выплыла мама.

— Это опять она?

— Кто же еще? Сейчас придет с ночевой.

Мама всплеснула руками.

— До чего безалаберная девка! Все у нее не вовремя. А у тебя завтра экзамен.

— Не волнуйся, сдам…

Вскоре раздался звонок. Пришла Аленка, запыхавшаяся, пунцовая, с ног до головы в снегу, будто ее валяли.

— Что там у тебя, рассказывай! — с порога начала Катя, отыскивая ей тапочки.

— Ну их к черту, эти разборки! Они у меня вот уже где сидят! — провела Аленка ладонью по горлу. — Мишка воду баламутит! Все никак не успокоится, что я его бросила. Мишка со своим дружком Алехой подстерегли вчера Борьку у подъезда и отделали арматурой. Борька сегодня сбегал за своим брательником Генкой, и только что они дрались во дворе двое на двое. Алеха пырнул Генку ножом в живот. Ну не псих ли?

— Насмерть? — ужаснулась Катя.

— Не знаю. Только что увезли его на «скорой помощи». Весь двор в крови…

Из спальни вышла мама, покачала головой и вздохнула:

— Как же ты такое допустила?

— А что я могу сделать? — выкатила глазища Аленка. — Сама, что ли, под нож полезу?

— Тебе нужно было поговорить с Мишей по-хорошему. Сказать: «Ты уж извини, но сердце мое принадлежит другому».

Катя отмахнулась от матери, взяла подружку за руку и потащила в свою комнату.

Там Аленка отдышалась и сказала:

— Видеть не могу обоих.

— И Бориса?

— А его в первую очередь. Он, конечно, красавец мужчина, но такой зануда…

— Как же ты так? — укоризненно покачала головой Катя. — Он же пострадал за тебя.

— Во-первых, не он пострадал, а его брат, а во-вторых, нечего впутывать в свои дела посторонних. А в-третьих, я в нем очень разочаровалась.

— А есть такие, в которых ты еще не разочаровалась?

— Тсс! — поднесла ко рту палец Алена. Она с опаской посмотрела на дверь и прошептала: — Поклянись, что никому не скажешь!

— Чтоб я сдохла! — с готовностью прошептала Катя.

— Был у меня один мужчина. Когда он меня бросил, я чуть не повесилась.

— Это когда? — удивилась Катя.

— В пионерлагере. После седьмого класса.

— Так мы же с тобой вместе были, только ты в старшем отряде, а я в младшем.

— Были, да сплыли, — покачала головой Алена, и в глазах ее появились слезы.