Александр Андрюхин - Искушение Кассандры

— Снимаем! — ответили на пульте.

Она отключила «Рубин» и направилась к себе в кабинет. По пути предстояла одна неприятная процедура — прохождение через зал с восковыми фигурами. Зоя Павловна была не робкого десятка, однако от этих фигур ей было не по себе. Именно от этих, петербургских, а не от других. На ее счету музей четыре раза предоставлял площади различным историческим выставкам с восковыми персонажами, и к ним она всегда относилась спокойно, но эта экспозиция вызывала у нее отвратительные чувства. Здесь были цари, их жены, дети, а также известные государственные деятели. Больше всего Зоя Павловна боялась Ивана Грозного. Глаза у него были совершенно белыми от бешенства, а жилистые паукообразные руки настолько правдоподобными, что того и гляди схватят за юбку. Сталин также не располагал к умилению. Он смотрел своими черными глазами жестко и недобро, хотя и мимо. Но чем больше в них вглядываешься, тем сильнее ощущение, что сейчас он выйдет из оцепенения и повернет на тебя свои жуткие блестящие глазенки. Берия из-под шляпы и тонких очков смотрел так, что невольно холодело под ложечкой. Даже Николай Первый таил в своем облике что-то необъяснимо зловещее. Вот кто из экспозиции совсем не вызывал страха, так это Петр Первый. В его облике не было ничего безумного, хотя глаза тоже были навыкате, но смотрели они куда-то очень далеко, бог знает в какие запредельные дали.

Зоя Павловна не без трепета шагнула в темный зал с восковыми фигурами и, покосившись на Ивана Грозного, прибавила шагу. Пока шла, старалась не смотреть на восковых царей и государственных деятелей с хитрыми прищурами и жуткими руками, но спиной настолько ощущала их присутствие, что последние метры почти бежала. Когда вылетела в коридор и захлопнула за собой дверь, почувствовала, что тревожащий душу запах усилился. В темной глубине коридора, где вчера сантехники бросили свои инструменты, лежало что-то черное и объемное. «Никак батареи?» — была первая мысль. Только с каждым шагом Зоя Павловна чувствовала все сильнее, что у стены рядом с инструментами лежит не что-то, а некто. «Никак восковая фигура?» — была вторая мысль.

Но когда подошла ближе, то взвизгнула так, что заложило собственные уши. Это был сторож Локридский. Он лежал лицом вниз в какой-то ужасной и неестественной позе. Одна рука упиралась в стену, другая закрывала пробитую голову, из которой расползлась по полу черная густая кровь. Именно от крови исходил этот запах…

В ту же секунду Зоя Павловна, визжа и прикрывая ладонями виски, понеслась обратно: сначала по коридору, затем через зал с восковыми фигурами, стараясь на них не смотреть. Но когда краем глаза зацепила Ивана Грозного, то завопила с новой силой. Он смотрел и зловеще улыбался. Михайлова выбежала в вестибюль и вдруг с ужасом услышала сзади скрип чьих-то сапог.

Зоя Павловна рывком сорвала крючок, пнула ногой дверь и пулей вылетела на улицу. Только пробежав полквартала в сторону сельскохозяйственной академии, она позволила себе оглянуться. На крыльце музея было пусто, но дверь едва заметно колыхалась, будто ее подергивали изнутри. В тот же миг ей показалось, что стекло двери потемнело.

«Там кто-то ходит!» — мелькнуло в голове, и ноги стали заплетаться. На улице не было ни души. По утрам в этом месте всегда мели дворники, но сегодня их не было. Не было никого и на ступенях сельскохозяйственной академии. Обычно здесь всегда курили студенты. «Ах да, ведь еще нет восьми…»

Она застучала каблуками по ступеням академии, заметив, что двери учебного заведения открыты настежь. Тут же навстречу вышел сонный милиционер с дымящейся сигаретой в руках.

— Звоните скорее в милицию! У нас сторожа убили! — закричала она, трясясь и оглядываясь на здание музея.

Милиционер вытаращил глаза и застыл, как греческое изваяние, не понимая ни слова из того, что ему только что прокричала эта сумасшедшая женщина со стучащими зубами. Наконец некое подобие мысли мелькнуло в его сонных глазах.

— Где убили? В выставочном зале? — спросил он.

— Да-да, в музее! — закивала Зоя Павловна, указывая рукой на здание, из которого только что дала деру.

Милиционер пульнул сигарету мимо урны и, резко развернувшись, нырнул в вестибюль.

Двадцатишестилетний милицейский следователь Тарас Карасев сидел в своем крохотном кабинете, заваленном документацией, и откровенно зевал. Когда неделю назад он вселился в этот кабинет, то решил, что первым делом выбросит отсюда все эти пыльные, желтые папки, сломанные стулья и четыре печатные машинки «Башкирия». Заглянув в сейф и обнаружив в нем три десятка пустых бутылок, следователь подумал, что их тоже следует выбросить на помойку, и лучше всего — вместе с сейфом. Намеревался он это сделать в конце недели, но ближе к пятнице понял, что даже если ему и разрешат вынести отсюда все лишнее и обосноваться в этой норе капитально, положения это ни в коем случае не исправит. Нужно не мусор выметать из кабинета, а самому выметаться из этого волжского захолустного городишки, и лучше куда-нибудь в Москву.