Сергей Асанов - Экстрасенс

Затем я брел по широкой пешеходной улице, местному Арбату, мимо гуляющих молодых парочек и тренькающих на гитарах музыкантов-попрошаек. Горящие фонари расплывались в глазах, двоились-троились, голова плыла справа налево, как поплавок на реке, а я, словно терпеливый рыбак, поминутно вынимал удочку и закидывал этот поплавок обратно вверх по течению. Кажется, пару раз я не вписывался в поворот и падал рядом со скамейками. Кто-то ворчал: «Иди на х…, козел!», кто-то толкнул в спину, чтобы я не останавливался и топал дальше.

А в мыслях я был могущественным Князем Тьмы, обладающим самым совершенным средством для уничтожения насекомых. Я поглаживал сумку, которая то и дело слетала с моего плеча и норовила грохнуться наземь, и мысленно проговаривал проклятия. «Я всех их уничтожу, всех низвергну в ад — за годы унижений, тщетных попыток подняться вверх по социальной лестнице, за не любивших меня родителей, за не дававших мне однокашниц, за неудавшуюся семейную жизнь. Я вас всех отправлю к чертям, сучьи дети!..»

В общем, полный капец, Миш. Я делал то же, что и всегда, когда напивался, но теперь я был не один. Со мной была камера. И она как будто что-то делала со мной… Я не могу описать это чувство словами.

«Рано или поздно упираешься в высокий бетонный забор… Ты смотришь вправо, влево, поднимаешь голову вверх и понимаешь, что тебе дальше не пройти».

Косилов, мудила грешный, много ты понимаешь в заборах… что ты от меня утаил?

Реальность возвращалась ко мне медленно и мучительно больно, пощипывая за ляжки, давя неимоверным прессом на мочевой пузырь и упираясь в спину чем-то холодно-острым. Я пытался противостоять ей, цепляясь за свои сумеречные грезы, но проигрывал. Я дрожал от холода, сворачивался клубком, как тот бомжик, с риском для жизни укравший у меня остатки шашлыка, я закрывал лицо от яркого света, но в конце концов бросил свои попытки остаться Князем Тьмы и с протяжным стоном разлепил тяжелые веки.

Я лежал на уродливой короткой кушетке в каком-то общественном помещении, похожем на туалет провинциального железнодорожного вокзала. Кушеток было штук восемь — десять, и практически все они пустовали. Только в углу под белой простыней лежало нечто громко сопящее.

«Я в морге?! — кольнула непротрезвевшую голову мысль. — Эй, сейчас сюда моя жена должна позвонить! Скажите ей, что я замерз как собака!»

Опровержение поступило незамедлительно: «Это трезвяк! Трезвяк! А-аааа!!! Давненько я тут не ночевал!»

Все тут же стало на свои места. «Князя Тьмы» бережно приволокли в вытрезвитель, с любовью раздели и бросили на холодную ободранную кушетку досматривать «сны о чем-то большем». Добрые люди в серых пиджаках…

Несколько минут я ворочался на кушетке, пытался натянуть простыню до подбородка, но выяснялось, что в этом случае неприкрытыми остаются ноги. Гады, лучше бы оставили спать под деревом!

Мочевой пузырь готов был лопнуть. Я надеялся, что у меня хватит сил продержаться до того момента, когда сюда кто-нибудь соизволит заглянуть, но вскоре понял, что с природной застенчивостью налогоплательщика, попавшего в лапы ментов, придется завязывать. Иначе я просто сдохну.

Я скинул ноги на пол — ледяной, черт!!! — оглядел свое затекшее голое тело. Кажется, не били. Уже хорошо. Я поднялся и осторожно, боясь обоссаться на ходу, протопал к двери. Дверь, разумеется, была металлическая и наверняка очень толстая, но в верхней ее части было небольшое мутное окошко. В него я и начал стучать.

Стучал минуту с короткими перерывами. Потом сделал большую паузу, постоял, послушал, снова начал стучать. После второй серии сигналов SOS у меня началась тихая паника: терпеть уже не было никакой возможности, еще минута-две — и залью весь этот ваш храм трезвости по самые жалюзи! Я едва протянул руку, чтобы постучать еще раз для очистки совести, как по другую сторону двери раздались торопливые шаги.

«Тащи быстрее сюда свою жопу, скотина! — подумал я, хватаясь за трусы и сгибая ноги в коленях. — А-а-а-а!»

Дверь открылась, передо мной стоял немолодой коротко стриженный мужик в форме. Выражения его лица я спьяну не разобрал, но могу точно сказать, что настроен он был вполне миролюбиво.

— Проснулся? — поинтересовалось это вытрезвительское пугало, раскрывая дверь пошире. — Давай выходи.

Я вышел в фойе, огляделся.

— Где туалет?

— Вон там.

Пугало указало в угол, на деревянную дверь с окошком. «Зачем у них везде окошки?!» Я почти бегом бросился в указанном направлении и… не помню, как успел, но помню, что в течение нескольких следующих минут готов был простить миру все его прегрешения передо мной. Все-таки мочевой пузырь — это не просто резервуар для накопления непригодившейся жидкости, это орган, время от времени способный заменить и глаза, и уши, и сердце, и… Тьфу, кретин, до чего можно додуматься в трезвяке!