Геннадий Абрамов - Ни за грош

— Об этом я уже догадался. Кто? Где обитает?

— Хвалилась, что на шикарной даче. Я там не была.

— Имя? Чем занимается? Возраст?

— Кажется… не то Антоном его называла… не то Артемом. Не помню.

— Фамилия?

— Это все, что я о нем знаю. Честное слово.

— Честное слово, — хмыкнул Иван. — Не смешила бы народ.

— Два месяца… Уголовник? По амнистии вышел?

— Ой, ну откуда я знаю?.. Пристали… как на Лубянке.

— Проверим, учти. Вспомнишь еще что-нибудь — мы на проводе.

— Ерунда какая-то, — сказал Иван. — И мы этой врушке помогаем?

— Да, Катерина, запомни. Разговор при свидетелях.

Правду сказала — извинимся, прости. Нет — пеняй на себя.

Севка хихикнул:

— Пощады не жди.

— Противные, — от злости захныкала Катя. — Противные. Не надо мне ничего! — Она выпрыгнула из постели, подхватила одежду и убежала в ванную. — Не надо! Не хочу! Не хочу!

— Истеричка, — сказал Севка. — Дурдом.

— А я ей и сейчас не верю, — сказал Иван.

— Однако, братцы. Кажется, перебдели немного.

— Штучка. Та еще.

— Друзья называются. — Катя выбежала из ванной. — Пошли вы все к черту! Не хочу! Ничего не хочу!

И шандарахнула дверью.

— Отлично, — сказал Иван. — Теперь можно и поговорить.

— Звякну в парк, — сказал Андрей. И набрал номер. — Марь Николавна! Здрасьте, Гребцов говорит.

Андрей.

— Андрюшенька, голубчик ты мой, — отозвался радостный женский голос. Здравствуй, сынок. Все хорошо? Помогаете?

— В меру сил.

— Ну, я рада. Береги себя, будь осторожен.

— Марь Николавна.

— Аюшки?

— Мне бы…

— Сделаем, голубчик ты мой дорогой.

— Только водплу не матерого, Марь Николавна.

— Молодого, смекалистого. Подберем, золотой. Да неужели я для тебя такого дела не сделаю?

— На. Маросейку, Марь Николавна. Где Петроверигский.

— Записываю. Через час тебя устроит, сыночка? Сутки? Двое?

— Примерно.

— Если больше — позвони. Я сменщицу предупрежу.

— Аккордно?

— Ох, Андрюшенька, о чем разговор? Парня пришлю толкового, с ним и договоришься.

— Спасибо, Марь Николавна.

— Счастливо, сыночка. Всегда выручу. Не забывай старушку. И будь осторожен.

Андрей не успел положить трубку, а Иван уже заворчал:

— За фигом яам такси? Что мы, сами без этих крохоборов пе справимся?

— Ага, Андрей, — поддержал Севка. — Дерут же, оглоеды. Хуже, чем государство.

— Станем жмотами, — спокойно возразил Андрей, — пиши пропало.

— Да не жмоты мы!

— На ветер неохота.

— Все. Поезд ушел, — жестко сказал Андрей. — Мотоциклы на ходу?

— Звери.

— Значит, так. Иван, сгоняешь на ипподром. Сегодня там есть что-нибудь? Ну, неважно. Потолкайся. К наездникам протырься — обязательно. Только на молодых кобылок не заглядывайся, а то все дело угробишь. Маклеры знают бармена. Где-то на Калине ошивался. Сев, а ты — в общепит. Лучше — официанточки. Ну, не мне тебя учить. Прочеши, сколько успеешь… Да, чуть не забыл. Ни Артема, ни Антона не называть. Спугнем — заляжет, не найти. Нужен бармен. Промышляет видео. Найдем вытянем и этого гада.

— А ты?

— Кабаки пощупаю. Здесь, в центре. Он где-то поблизости. Чую.

— Сбор?

— К двум.

— Обедаем в Буде?

— Посмотрим. Еще вопросы есть? Нет? По коням!

— Странно, Алексей Лукич. Вы говорите, убежали. А как вы объясните, что их нашли на том же самом месте?

— Вернулись, вероятно.

— Зачем?

— Ну… что-то забыли… В спешке.

— Вы серьезно?

— Не знаю, — раздраженно сказал Изместьев. — Вернулись, не вернулись. Пропади они пропадом! Что мне до них?

— Ничего. Уже — ничего.

— Простите. Я забылся.

— Алексей Лукич, — ласково спросил Кручинин. — Неужели не чувствуете, что теперь, когда вы уточнили свой рассказ, подозрение падает на вас?

— На меня? — удивился Изместьев. — А, ну да. Они мою собаку, а я… Око за око.

Кручинин странно подпрыгнул, развернулся, перегородив Изместьеву дорогу, и закачался с пятки на носок.

— Их оглушили. Били чем-то тупым и тяжелым. Может быть, обухом топора. Удары страшной силы. Они скончались сразу же, однако убийца продолжал их наносить.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга в упор. Глаза Изместьева потемнели и налились отпором и гневом.

— Невменяем? — едва сдерживаясь, тихо спросила:

— Ну, почему. Раздражен, зол.

— Состояние аффекта?

— Не исключено.

— Вог зиднте. Это смягчает вину… И потом, кто знает, может быть, он защищал достоинство свое и честь.

— Браво, — рассмеялся Кручшшп. И подмигнул. — Вы защищали свою честь?