Сергей Зверев - Жулик - грабеж средь бела дня

– Ну, зачем же так? – успокоил Сазонов. – Где «рыжье», там и лавэ. Согласен: толкать фонящее золото под видом честного – зло. А добро надо любить. Особенно чужое.

– Где мы чужое добро-то найдем? – вздохнула блатнючка.

– А ты думаешь, я прокурорскую форму из-за любви к искусству носил? Думаешь, из Франции сюда вернулся из-за любви к романтике? «За туманом и за запахом тайги»? Тайги я в свое время на лесоповале нанюхался!

– И теперь что? – не поняла Рита и, допив давно остывший кофе, задымила «беломориной».

– Хотя в силу не зависящих от меня обстоятельств я и вынужден снять погоны… но интереса к этому уголовному делу пока не утратил. Скорее, наоборот. Ведь сыщик-орел подспудно живет в каждом мужчине, – не без самоиронии заявил Жулик и, помолчав, взглянул на Пилю непросто: – Так что сложившуюся ситуацию следует оценивать исключительно юридическими понятиями, где вместо непредсказуемых человеческих чувств подставлены формулировки законов. Радиоактивные червонцы, этот безусловный вещдок, обязательно получат менты. Или прокуратура. Или и те, и другие – пусть потом разбираются между собой! Это, Рита, наш гражданский долг. Мы же, как лица, раскрывшие особо тяжкое преступление, достойны хорошей премии. Где золото – там и деньги. Вот эти деньги мы себе и возьмем.

– И «рыжье», и лавэ наверняка где-то у вьетнамцев, – констатировала Пиляева очевидное.

– Естественно.

– А ведь мусорок отставной… Голенков, в «Золотом драконе» работает. И потом – из-за чего его дочь выкрали? Может, Цаца тоже каким-то образом пронюхал о червонцах? Или сам Дядя Ваня?

– Видимо, нам придется иметь дело с конкурирующей фирмой, – хладнокровно заключил Сазонов. – Ничего, время у нас еще есть… Выясним и этот вопрос.

– По всем прикидкам выходит, что мент поганый и наложил на все это лапу, – заверила Пиля безапелляционно. – Вон, шнифты у него какие наглые!

– Причина может быть и другой. Например, моральная деградация, – мягко опроверг профессиональный аферист.

– А Нгуен со своим узкоглазым семейством куда исчез? – не сдавалась воровка. – Я их давно не видела! Без мента поганого тут не обошлось, чуечка у меня такая!

– Обошлось, не обошлось… Пока это можно только предполагать. Если наша догадка подтвердится – это будет еще один повод совместить два дела в одном флаконе. Поиск подпольного монетного двора и мое обвинение в изнасиловании. Остановка за немногим: выяснить место, где вьетнамцы бодяжат фальшивые империалы и… хранят свои трудовые сбережения.

– Мусорская дочь в соседней комнате кочумарит, – дипломатично напомнила блатнючка. – Помнишь, что она папику заявила? Ну, у магазина «Мир фотографии»? Мол – не надо мне ни твоих филок, ни твоих «кишек»… Ни твоего «рыжья». А может, она эти червонцы и имела в виду?

Жулик ничего не ответил. Он и сам понимал, что все концы сводятся к бывшему капитану милиции, невесть почему ставшему директором вьетнамского ресторана.

Конечно, Таня Голенкова могла прояснить очень многое: и странные метаморфозы в поведении отца, и непонятный интерес к ней Зацаренного, и собственные слова о золоте, и заявление в прокуратуру, написанное на Жулика ее подругой… Однако Леха не торопил события. Отличный психолог, он понимал: ментовской дочери ни в коем случае не следует задавать никаких, даже наводящих вопросов. Во всяком случае – пока.

Вчера вечером Сазонов повел себя настоящим джентльменом. Одаренный счастливой способностью располагать к себе людей, он без труда убедил девушку в чистоте своих помыслов. Да и все факты свидетельствовали в его пользу. Честно признавшись, кто он такой (не сотрудником же Генпрокуратуры представляться! Да и Таня наверняка могла опознать его по рассказам отца), Леха вкратце поведал ей о событиях на загородной трассе.

«Я не собираюсь втягивать вас в разборки с вашим папой, – обаятельно улыбнулся особо опасный рецидивист. – Вот вам деньги на такси, езжайте домой, вас, наверное, родители заждались…»

От проявленного благородства барышня буквально выпала в осадок. По глазам ее многоопытный Жулик определил, что жест оценен и понят. Таня замялась, стушевалась и сразу же заявила, что ни в какую ментуру стучать, мол, на Жулика не собирается. После чего внезапно свалилась в обморок. То ли Цаца так сильно надавал ей по голове, то ли девушка наивно симулировала потерю сознания… Ведь ей наверняка не хотелось возвращаться к папе!

Отправляя Таню к родителям, Леха немного лукавил: он отлично помнил ее слова, в сердцах брошенные отцу – «ты мне больше не папа, а я тебе не дочь! Я ухожу из дому!..»