Андрей Кивинов: Каникулы строгого режима

Еще несколько плакатов содержали цитаты классиков, посвященные перевоспитанию, любви к труду и ближнему своему. Наглядную агитацию никогда не снимали — специальный клерк из Управления исполнения наказаний раз в полгода приезжал в зону, проверял их наличие и с удовольствием поднимал стакан-другой «за четкое выполнение приказов и установок министерства».

Слегка не вписывался в воспитательную концепцию рекламный щит известного сотового оператора: «Ты лучший!» Телефоны в лавке не продавались, поэтому утверждение теряло всякий смысл. Здесь все лучшие. Один краше другого.

Над одним из бараков трепыхалась на ветру кумачовая растяжка с белой надписью в стиле «Окон РОСТА» Маяковского:

— А СДП что такое? — прочитав лозунг, поинтересовался любопытный Милюков. — Партия какая, что ли?

— Секция дисциплины и порядка, — пояснил идущий следом старожил, вернувшийся из больнички. — Активисты там парятся, суки красноголовые… А ты поменьше спрашивай, не на экскурсии.

— Шире шаг! Кто не успел, тот отсосал, — поторопил прапорщик, за долгие годы заучивший весь арсенал немудреных зэковских шуточек.

Несмотря на запрет, Милюков все же обратился к конвойному:

— Товарищ начальник…

— Твои «товарищи» в овраге лошадь доедают, — перебил его веселый вертухай, — а я тебе гражданин…

— Гражданин начальник, а кормить будут? Три дня в поезде на сухом пайке.

— А чего б ты хотел? Севрюжины с хреном?

— Ну, не знаю, — стушевался паренек, — супчика, молока…

— Хочешь супчик, молочко — подставляй свое очко! — мгновенно срифмовал прапорщик и задорно рассмеялся.

Этап оценил актуальность поэзии и тоже заржал. Но секундой спустя рифмоплет, мужик, по сути, не вредный, серьезно пояснил:

— Вообще-то вы сегодня на довольствии не стоите… Но я скажу в столовой — что с ужина останется, вам принесут.

Зэки уважительно закивали.

В длинном, пропахшем потом и прелостью коридоре штрафного изолятора прибывших построили в две шеренги. Майор вышел на середину:

— Идущие по изоляции есть?

От строя тут же отделились стоявшие последними четыре человека.

— А кто это? — шепнул неугомонный Милюков.

— Петухи, — ответил какой-то эрудит, видимо, проходивший процедуру не в первый раз.

Майор кивнул конвойному, и тот проводил «голубков» в отдельную камеру.

— Это все? — Дежурный придирчиво осмотрел строй, подозревая, что кто-то еще скрыл свою сексуальную ориентацию.

Из второго ряда вышел парень в джинсовке, приблизился вплотную к майору и, глядя ему в глаза, негромко, но уверенно сказал:

— Осужденный Кольцов. Я — БС… [1] БС — бывший сотрудник правоохранительных органов.

Майор, не вдаваясь в расспросы, молча кивнул и, повернувшись к конвоиру, приказал:

— Этого во вторую. Одного…

— Здравствуй, Сереженька…

— Здрасте, теть Зин. Проходите.

— Мама-то дома?

— Дома, дома… Ма, тетя Зина к тебе.

Сергей Гагарин посторонился, пропуская женщину в коридор. Потом присел на табурет и принялся шнуровать форменные ботинки с высокими берцами.

— Ты на службу, что ли? — удивилась гостья. — Время-то уж…

— Вызвали… Кому-то не сидится спокойно. Придется положить.

— Ну и работа у тебя!

— Ага… Романтика. Мальчики по вызову.

Из комнаты вышла мать Сергея — Надежда Михайловна Гагарина, женщина предпенсионного возраста. Поздоровалась с гостьей. Сын, закончив со шнурками, поднялся, нацепил черный берет, посмотрелся в зеркало, поправив камуфляж с майорскими погонами.

— Все, ма, я побежал.

— Когда вернешься?

— Как получится.

— Хоть позвони.

— Хорошо… До свидания, теть Зин.

— До свидания, Сережа.

Майор исчез за дверью. Женщины прошли в комнату. Тетя Зина, или Зинаида Андреевна Образцова, полноватая дама пятидесяти с небольшим лет, заглянула к старой подруге без предупреждения, по пути домой.

— Сережка все такой же неугомонный. — Она присела на диван, положив на стол небольшой вафельный тортик. — Жениться-то не думает? Пора бы уж.

— Ой, не знаю, — то ли недовольно, то ли обиженно ответила Надежда Михайловна, — он все в войну не наигрался. В Чечню вот летом опять собирается. Мало ему одного ранения.

— Сумасшедший… Ладно б по приказу, но когда по собственной воле. Не понимаю… Надо, надо женить его. Сразу остепенится.

— Ему и здесь спокойно не сидится. Все подвигов подавай. Ну что это за работа такая — зэков усмирять?.. Кто ж за такого пойдет?