Татьяна Степанова - Пир на закате солнца

Регина смотрела на Гущина – в ее взгляде было что-то такое, что Кате стало совсем не по себе.

– Мы сейчас говорим о том, что произошло тут, у вас в доме, два часа назад. Вы сами – почти что военный человек, столько лет были женой боевого командира, такого человека. Так что же вы?.. Зачем же вы – его жена, все это мне – его коллеге, прослужившему тридцать лет в розыске, говорите? Пистолет, из которого убит ваш муж, – единственное оружие, которое было использовано сегодня ночью. Там ваши пальцы, экспертиза это уже доказала. Три выстрела с близкого расстояния, в мужа, которого вы любили, с которым прожили столько лет, – за что?

Регина молчала.

– ЗА ЧТО?!

Нет ответа.

– Может быть, ваш сын мне это скажет?

– Нет! Не трогайте его, – она крикнула это с такой силой, с такой яростью, – не смейте!

– Сегодня утром ваш муж был у меня в управлении, и ему стало известно об экспертизах, анализах ДНК, проведенных по убийству вашей домработницы и по убийству старшей сестры той девочки – Леры Кусковой, с которой общался ваш сын Данила. Ваш муж сказал вам, к каким выводам пришли эксперты?

Регина ссутулилась, низко опустила голову.

– Он сказал вам? Он хотел все выяснить сам – у своего сына. Я повторяю, был такой разговор?

Ни слова в ответ.

– Молчите? Я, к сожалению, на такие вот игры в молчанку времени не имею. Я иду беседовать с вашим парнем, а вы пока подумайте хороше…

– Не смейте его трогать, будет только хуже! – Регина вскочила. – Я прошу вас, я умоляю, как мать. Я должна была защитить его, он мой сын, несмотря ни на что… несмотря на весь этот ужас, он мой сын и останется им всегда… Я всем, всем пожертвовала ради него… Слышите вы, Я ВСЕМ ПОЖЕРТВОВАЛА, даже… Я не хотела, так получилось… так страшно вышло… но это мой выбор, выбор матери, я… лучше бы я умерла… Но я должна его защищать до конца, потому что он мой сын, мое дитя!

Она рухнула на колени, едва не ударившись виском о край стола, и завыла, забилась в истерике. Подбежали оперативники, подошел судмедэксперт с пузырьком нашатырного спирта.

– С ней теперь не сладишь, сначала надо успокоить. – Гущин покачал головой. – Считай, что уже призналась. «Всем пожертвовала»… Три пули, отпечатки на спусковом крючке. Ладно, уведите ее, посадите в машину. Заберем пацана и… Екатерина, где тут твой «консультант по работе с детьми»? Он где-то в дверях завис, пошли к нему.

– Федор Матвеевич, но он же не консультант. – Катя махнула рукой: а, сейчас это уже не важно.

Гущин вышел в холл. Какое-то время они все ждали в холле. Потом дверь наверху в детской открылась, и оперативник вывел Данилу Москалева. Увидев собравшихся в холле сотрудников милиции, тот остановился, вцепившись в перила.

– Ну что же ты, спускайся, – сказал Гущин.

Оперативник легонько подтолкнул мальчика, и тот медленно начал сходить. Невысокая фигурка, русые волосы. Оперативник высился над ним как гора. На предпоследней ступеньке мальчик снова остановился, посмотрел исподлобья. Взгляд его царапнул по Кате – она почти физически ощутила это.

– Ведите его в мою машину, – сказал Гущин.

Шум дождя, который так и не прекращался ни на минуту. Холодные струи, заливающие лобовые стекла, капоты, синие милицейские мигалки. Все как в тумане – точно на дне, глубоко под водой.

И только оранжевый свет…

– Не трогайте его, пустите меня к нему! – закричала Регина, увидев сына на крыльце. Ее усаживали в патрульную машину, но она начала отчаянно сопротивляться. – Дайте мне быть с ним, иначе… иначе он погиб… он погибнет, пропадет, я никогда его больше не увижу!

– Ладно, пусть. – Гущин кивнул. – В нарушение всех правил, черт-те что… Посадите ее тоже ко мне, места хватит.

Оперативник, конвоировавший мальчика, спустился первый, обернулся:

– Пошли, что остановился?

Данила замер на крыльце.

– Иди, садись с мамой, – сказал ему оперативник.

Мальчик не двинулся с места, и тогда оперативник взял его за руку, потянул в сторону машины. И тут…

Они все услышали этот жуткий звук. Невозможно было поверить, что его издало детское горло…

Данила… Нет, ЭТО уже было мало похоже на него – это существо, оскалившееся в ухмылке. Детские пальцы впились в руку оперативника, оторвали от себя и потом в одно мгновение с легкостью, с чудовищной силой, с хрустом переломили ее в кисти как сухую ветку.

Отшвырнув от себя своего конвоира, существо перепрыгнуло через капот загораживающего ворота милицейского джипа.

Треск кустарника. Дождь. Ночь. О применении табельного оружия не было и речи. Все, кто видел ЭТО, забыли об оружии. Забыли обо всем – даже об убийстве, совершенном здесь два часа назад.