Татьяна Степанова - Пир на закате солнца

– Он… полковник Приходько, покончил с собой. Я вчера об этом узнала. Федор Матвеевич, там какая-то темная история, совершенно ничего не понятно.

– Вот и я тоже ни хрена не понимаю. Зачем такому человеку, как Москалев… Такая фигура в министерстве, с такими связями, с таким списком послужным, боевым… Назначение вот-вот состоится, ему, по слухам, такую должность прочат, а он… Слушай, Екатерина, ты все же знакома с ним, с его женой, видела их семью, в доме, говоришь, была… Если какая-то информация у тебя есть, не скрывай ее от меня, прошу тебя как коллегу, по-дружески прошу.

– Федор Матвеевич, я не скрываю, я просто разобраться, оценить все логически не могу… Но что все-таки стряслось с генералом Москалевым?

– Сегодня утром он приехал в Центр иммунологических исследований. У нас туда образцы по убийству Надежды Тумайкиной отправлены на анализ ДНК. Исходный материал, законсервированный, так как для сравнения мы пока что ничего туда не представили. С Угарова-то не успели образцы получить. Москалев имел беседу с заведующим лабораторией. И тот потом сразу же позвонил мне, хотя разговор у них был приватный, не для посторонних ушей. Но завлаб мне позвонил – это не донос, учитывая обстоятельства нашего убийства, учитывая эти чертовы раны на останках, эти укусы… Одним словом, ни о какой приватности, секретности, даже при его генеральских погонах, тут и речи быть не может. Не того сорта это дело. Москалев привез две пробирки: кровь и мазок слюны в качестве образцов для исследования и сравнения, пробирки опечатаны, все честь по чести, как и полагается, с соблюдением процессуальных формальностей, штамп стоит нашей ведомственной поликлиники, значит, забор на анализ делали там, дата стоит, время – сегодня 7.30 утра. Завлаб и туда позвонил в лабораторию, справки навести.

– И что?

– Это его кровь. Они подтвердили. Это его кровь, он сам привез ее. Зачем? Что из этого следует?

– А когда будут готовы результаты экспертизы?

Но на этот вопрос Гущин не успел ответить. Телефон зазвонил тревожно и резко. Связь «Коралл» – дежурная часть.

«Эта ночь для меня вне закона!» – голос Высоцкого из магнитолы ворвался в кабину «Газели» и заполнил собой пространство. И сразу стало тесно, и крылья вдруг выросли, распахнулись, расправились – эх, ночь, дальняя дорога, и к черту, к черту все: усталость, ломоту в спине, ливень, хлещущий в лобовое стекло.

Шофер «Газели» Иван Голован «под Высоцкого» лихо крутанул руль, прибавил газа. Ночь вне закона – ах, как сказал он, этот хриплый с гитарой, и где только слова такие нашел? «Почему мне в кредит по талону отпускают любимых людей?» И нам, нам тоже родных по талону отпускали, точнее, по пропуску, ксиве, по предписанию начальства – там, в колонии, на «зоне». Люська Рыжик всего два раза и побывала на свиданке, хоть и числилась в то время законной женой. Поженились перед самым судом, все говорили – даже следователь: тебе, Голован, много не дадут, потому что дубина ты, номер твой в том ограблении – номер первый от конца. Водила – водила и есть, на стреме ждать за баранкой, потом увозить подельников от злой погони.

Много – не много, а дали на том суде пять с полтиной, этапировали на «пересыл», потом в Читу и ту-ту-у-у! – загудел паровоз, застучали колеса. Люська, жена, приехала вскоре, а второй раз – через полгода весной. Потом крутанула хвостом. Ведь для нее ж, для нее старался – шофер Голован скрипнул зубами: даже через столько лет обида жгла и мучила его сердце. Этот, который Высоцкий – как там у него поется: дом хрустальный… та-ра-ра… для нее, сам как пес… Красивая была, потому и хотел деньгами, куском солидным порадовать ее, сразить наповал: вот, гляди, какой мужик у тебя добычливый, все может. Банк, офис ему грабануть – плевое дело. Грабанули офис и сели в дерьмо, как цуцики. Кто-то настучал, кто-то из своих, теперь пойди разберись. И вот сейчас, после зоны, на воле – ни кола, ни двора, ни жены. «Газель» – развалюха, дальний рейс, груз сантехники: итальянские унитазы для столичных жоп.

Ночь…

Чертов ливень…

Дворники по лобовому стеклу: бжик – бжик…

Ни зги – в темноте.

Фонарь, фары навстречу, слепят глаза, суки, Люська, Рыжик, где ж ты теперь?

Указатель «Усадьба «Архангельское» – 500 метров». Ездил он этой дорогой в Москву. Много чего тут кругом понастроено – дома-дворцы, коттеджи. Значит, есть, есть бабло у людей, а все ноют, прибедняются – кризис, мать его… А здесь вон усадьбы… Правда, это еще барское добро, что-то вроде парка теперь. По ящику вон бубнили, что и в парке, мол, умные люди хотели особняков себе нафигачить, да не дали им. Значит, кишка была тонка, не с того конца за это дело взялись. Эх, если б то ограбление шесть лет назад удалось, был бы и он, Голован, сейчас с капиталом, глядишь, и сам где-то тут, на столичной земле, хатку бы себе организовал этажа этак в три под медной крышей, с сауной, подземным гаражом и винным погребом. То-то бы Люська рада была, жила бы с ним, хахалей других себе не искала.