Вячеслав Денисов - Главный фигурант

– Сосуд, наверное, пересек, – предположил Сидельников. – Так вы к чему это говорите?

– К тому, что убийце всякий раз удавалось уходить лишь с незначительными приметами содеянного на одежде. Вся кровь впитывалась одеждой девушек, – он уже почти отошел, удовлетворенный собственными выводами, но снова вернулся и опять воткнул палец в одно из тел. – А нижнее белье, посмотри, – каждый раз взрезалось и разбрасывалось по сторонам. Какой страстный насильник, правда?

– Правда, – машинально подтвердил капитан.

– Все вам правда, – неожиданно вскипел советник. – Все вам правда! А где она, правда, Сидельников, где? Посмотри на эти снимки – это правда? Это для журналистов, писак безмозглых, правда, а не для человека, который видит на фотографиях то, чего не видят другие!

Сидельников вдруг засуетился и вскочил со стула:

– Черт возьми... Я совсем зашился...

Он уже почти метнулся к двери, как вдруг понял несуразность своего поведения и вернулся к удивленному советнику.

– Иван Дмитриевич, у нас в дежурке сидит журналист, которого задержали у «Театральной» с фотографиями ваших убитых...

Кряжин побледнел и опустил сигарету, которую уже почти поднес к губам.

– Родной мой, ты хочешь мне сказать, что у тебя в руках был тип с фото убитых девочек, а ты поговорил с ним и вы разъехались?!

Сидельников выставил перед собой руку, словно боясь, что сейчас в его челюсть прилетит неслабая оплеуха, и поспешил объяснить:

– Иван Дмитриевич, спокойно! – и тут он понял, как иногда из уст некоторых людей вылетают слова о том, что их неправильно поняли. – Это не то, что вы думаете. Там такой Цап-Царапыч – метр в прыжке, из него насильник, как из меня капельмейстер. На его снимках – убитые девушки в разных ракурсах, а рядом с телами – ноги зевак! Это не фото на память об удачно проведенном выходном, а втихаря отщелканные «мыльницей» кадры во время параллельной работы следователя прокуратуры. У-уфф!..

Кажется, он успел – с Кряжина схлынуло яростное недоумение.

– Ты ничего не путаешь, студент?

– Да я сам фото смотрел два часа назад! Идиот – это я о себе! Этот «колобок» по заданию руководства седьмого канала ведет независимое расследование деятельности Разбоева!

– Вот оно как, – буркнул Кряжин, снимая трубку с телефона. – Главное, как вовремя ты вспомнил! Какая феноменальная память, да?

Он набирал номер и с досадой, не глядя на капитана, говорил:

– Давай на Петровку. Тормози этого «следователя», в дежурку я сейчас позвоню. Поговори часок, напряги, потом расслабь, а после установи его полные ориентировочные данные и доставь ко мне.

Возвратившись на Петровку, Сидельников первым делом направился в дежурное помещение. Теперь его интересовали снимки толстячка и непосредственно сам толстячок. Кажется, он называл себя Шустиным. Кажется, Степаном Максимовичем. Найти его, при том условии, что он действительно репортер седьмого канала телевидения, будет несложно. Если же он не тот, за кого себя выдавал, Лаврушин не выпустит его ни при каких обстоятельствах. И тогда снимки убитых девушек будут выглядеть при Шустине уже не так обоснованно.

Сидельников всю дорогу ехал и думал о перипетиях судьбы. Нечасто случается так, что в начале рабочего дня перед тобой оказывается человек, относящийся к делу, о важности которого тебе сообщат час спустя. Лучше бы, конечно, чтобы происходило наоборот, но тогда утрачивается та сторона жизни, которая именуется сложностью сыска и просто сюрпризами судьбы.

Войдя в помещение и заметив за стеклянной перегородкой знакомую макушку с торчащими в разные стороны волосами, капитан едва не рассмеялся. Нечасто, нечасто так случается...

– Что, Лаврушин? – весело прикрикнул он, распахивая дверь в «дежурку». – Наш репортер оказался совсем не с седьмого канала?

– Нет, почему же... – совсем без энтузиазма пробормотал, не отрываясь от заполняемой книги учета преступлений, майор. – С седьмого. Составляет сводки криминальных новостей и формирует их по значимости озвучивания.

– Тогда почему ты до сих пор не выпустил его? – не без удивления поинтересовался, поглядывая на тискающего шапку Шустина, капитан.

– Я его отпустил, – так же невозмутимо буркнул, не отрываясь от записей, Лаврушин.

– Ничего не понимаю. – Сидельникова устраивало, что журналист по-прежнему находился в дежурном помещении, но его не устраивало, что он не понимает причины этого. – Тогда почему вы не уходите?

Шустин, подбодренный вниманием до сих пор неизвестного ему муровского начальника, опять явил миру голубые, бездонные глаза и домиком выстроенные над ними брови.