Вячеслав Денисов - Жестокий наезд

А вот и Жора.

Он бежит вприпрыжку, и я уверен, что скакать таким фривольным галопом его заставляет чувство голода, холода и желание выпить. Мне его не перевоспитать, однако заставить его быть полезным хоть в чем-то я могу.

– Как настроение, каторжанин? – Я улыбнулся.

– В ИВС хорошо, правда, они недавно камеры дегазировали от клопов. – Он обнюхал себя так, словно запах хлорки был более неприятен, чем запах его одеяний до дегазации. – Кормят нормально. Отношение пристойное. Во всяком случае, это единственное место, когда перед глазами постоянно менты и никто из них при этом не старается тебя куда-то увезти или отоварить резиной по спине.

Я подожду. Пусть выговорится. Когда наболтается вдоволь и устанет, тогда он расскажет мне главное, не забыв упомянуть о мелочах.

– Короче, Антон Палыч... В суде, пока меня не увезли в изолятор, я сидел с тем пассажиром, о котором вы говорили.

Кто бы сомневался.

– Он даже всплакнул малость. Не, ему в зону никак нельзя. С таким отношением к сроку ему прямая дорога в «петушиный» барак. Сидит, всхлипывает, как будто ему не арест дали, а пожизненное. Сопля, короче. Еле-еле разговорил парня. Я ему одно, а он мне: «Повешусь, ей-богу, повешусь...» Вы правда его посадите?

– Не твое дело. – Я вынул пачку и протянул выбитую из нее сигарету собеседнику. Кажется, это стало входить в привычку. – Что выведал, сыщик? По лицу вижу, что ты за сутки «сделал» всех оперов.

Жоре сравнение понравилось. Я это знаю, потому что делаю и говорю все сейчас не случайно, а в силу накопленного опыта. Уверить человека в его всемогуществе и уме – один из принципов вербовки агентуры. Агента никогда нельзя ругать или оскорблять. Лучше пожурить с юмором или перевести страшные последствия его ошибки в шутку. Идеальных агентов не бывает, бывают терпеливые руководители.

– Это, Антон Павлович, дело трудное... – объясняет он мне. – Кропотливое. Чуть перегнешь палку – пиши пропало.

Да, кажется, я создал очередного агента.

– Когда он успокоился, я «подъехал», стал утешать, успокаивать. Говорю – все теперь от судьи зависит. Это, мол, я тебе как опытный зэк говорю. И между делом: «А судья-то у тебя кто?» Он возьми да назови вашу фамилию. Я, понятно, под фраера прихерился, говорю: «Струге, он бестолковый. Закроет по максимуму». Тут он не выдержал и давай меня сам расспрашивать – кто я, зачем я там и по какому поводу. Пока он спрашивал о всякой муре, я понял одно – ему нужно знать, когда я освобождаюсь. Когда узнал, что через сутки я откинусь, он чуть не вспыхнул от счастья. Давай меня уткой жареной из пакета кормить да «Мальборо» мне скуривать.

Я стал замерзать.

– Покороче и по существу, Жора.

– Он велел мне запомнить номер телефона и кое-что передать на словах.

– Номер? – Я слегка запрыгал на месте и стал размахивать руками. Одежды от «Lee Cooper», в отличие от «Columbia», холодом почему-то никто не испытывает.

Прыгать я перестал сразу после того, как мой «откинувшийся» лишенец назвал три числа.

– Ты ничего не перепутал? – Я навис над бомжем, как фонарный столб.

– А че тут путать? – удивился он. – Сын у меня семьдесят восьмого года рождения, отсидел я по кругу, в общей сложности, тринадцать лет и все три раза в восемнадцатой колонии.

Да, тут не перепутаешь...

– А что велел на словах передать?

– Позови, – говорит, – отца Вячеслава. Я его спрашиваю – мол, как его зовут, отца-то? Отца того Славика? А он опять, как отмороженный: «Позови к телефону отца Вячеслава». Я говорю: «Да как отца-то зовут?!!» Так и не добился. Знаете, Антон Павлович, это поколение уничтожит само себя. Я от безнадеги согласился, и он сказал: «Передай, что меня закрыли и пусть он товар до моего освобождения не трогает». Короче, полный отстой. Если вы мне за этот бред дадите не пятьдесят рублей, а сорок восемь семьдесят, я не обижусь.

Я дал сто. На две по «сорок восемь семьдесят». Отдавая Жоре сотню, глупо предполагать, что он потратит их на кино или восстановление паспорта. Мы с ним встретимся в девять часов вечера.

...Вот и пожалуйста. Я всегда говорю, что шкурные дела я шкурой и чувствую. Чесотка поразила меня сразу, едва батюшка наложил на меня крест. Посредник между господом и нами, его рабами. А я-то по наиву полагал, что в Тернове есть только одно место, куда еще не проникла мохнатая рука беспредельщиков! Храм божий. Погорячился я с этим выводом. Теперь можно с уверенностью заявить, что в Тернове святых мест нет.

«Товар», «товар»... Глубокие сомнения одолевают мою душу, когда я предполагаю, что Малыгин-младший попросил отца Вячеслава не трогать, вплоть до его освобождения, партию новых зимних сапог терновского производства. Трудно представить двоих этих людей, занимающихся бизнесом на законных основаниях. Одному сан не велит, а другому – роль «отмывателя» наворованных капиталов. Нужно ехать к Пащенко. Это его дело. Он мечтал «поставить раком» Интерпол? Пусть ставит.