Вячеслав Денисов - Три доллара и шесть нулей

И прямо у прилавка, пока дородная баба в киоске отсчитывала сдачу, припал к свежей жидкости. Он пил до тех пор, пока углекислота не стала перекрывать доступ воздуха. Человек сгреб деньги, крякнул и побрел обратно.

Если бы не очки, через которые он не только не видел площадь, но даже рядом идущего, он обомлел бы гораздо раньше. Но он дошел до самой лавки. Дошел и с удивлением убедился в том, что его вещи составлены на заплеванный асфальт, а на его месте вальяжно развалился какой-то мужик с газетой в руке. Возмущенно сорвав с лица очки, он уставился не на самого наглеца, а почему-то на название газеты. «Спорт-экспресс».

– Вы могли бы газетку почитать и в другом месте, – заметил молодой человек, покручивая меж пальцев дужки очков.

Газета резко хрустнула, дернулась вниз и упала на колени.

– Антон... Павлович?..

– Здрасьте! А я чуть с тетенькой не подрался из-за ваших вещей! Нога, говорю ей, болит, а она гонит меня, как бомжа! Вы, как я догадываюсь, до Новосибирска? Не против, если составлю вам компанию?

И составил. «Что вам нужно в Новосибирске?» – хотелось спросить молодому человеку, однако он решил оставить это на потом. В конце концов, дорога длинная, и если выяснять все еще на подножке автобуса, то к тому моменту, когда дойдешь до сиденья, уже не о чем будет поговорить.

Места их были поодаль друг от друга, да и соседка молодого человека оказалась несговорчивой. Как выяснилось через минуту, таким же упрямцем оказался и дед в соседнем с Антоном Павловичем кресле. Бабку тошнило, и ей нужно было вперед, а дед волновался за тюки в конце салона. Оценив обстановку, этот вездесущий Антон Павлович тут же решил шахматную партию матом, пересадив добрую половину ездоков так, что все при этом остались довольны. Нечего и говорить, что молодой человек с Антоном Павловичем оказались рядом.

Все это очень мешало молодому человеку волноваться. Казалось, это волнение не смущало его, а, наоборот, настраивало на бодрое существование. Антон Павлович, безусловно, мешал, однако у молодого человека хватало такта для того, чтобы не делать по этому поводу никаких ремарок. Да и сам сорокалетний мужчина, своим кипучим темпераментом мешающий сосредоточению мыслей, очень раздражал молодого человека. Однако делать было нечего. Пришлось смириться даже с тем, что, когда автобус выехал со стояночной платформы на дорогу, Антон Павлович, наклонившись к его плечу, стал рассказывать историю города.

– Вы давно в Тернове живете?

– Нет, – глухо выдавил молодой человек. – Два года.

– А! Тогда вы наверняка не знаете, что вот этот дом... Видите, с красной крышей? Этот дом, который теперь является представительством торгово-промышленной палаты, в начале прошлого века был помещением царской охранки. А потом стал зданием ЧК. В подвалах пытали людей и там же расстреливали. Тела воротом поднимали наверх, после чего ночью вывозили за город и закапывали. Подвал этого здания соединен с подвалом рядом стоящего Краеведческого музея. Милиционеров, которые охраняют музей, не задерживают на этом посту более чем на месяц. Стали это делать сразу после того, как в начале семидесятых сошли с ума двое сотрудников ВОХР. Говорят, души невинно замученных мечутся по подвалу нынешней торговой палаты и требуют возмездия... Сначала по поводу этих разговоров на милиционеров налагали дисциплинарные взыскания и даже выгоняли из партии. Чтобы пресечь слухи и уничтожить предрассудки, в подвал на ночь спустилась комиссия. Ну, там, как положено – секретарь парткома, двое отличников милиции, начальник уголовного розыска... Заметьте, они даже не в холле Краеведческого музея сидели! В подвал спустились! Наутро их вытащили наверх, и что вы думаете? Секретарь парткома – белый как лунь, двое заикаются, бесстрашный начальник уголовного розыска, который на Втором Белорусском тридцать четыре раза через передовую за «языком» ходил, лыка не вяжет.

Потом их в себя привели, и они рассказали, что в стены подвала со стороны Царской охранки бились какие-то люди, взывали к справедливости, плакали, умоляли их оттуда выпустить... Даже фамилии, говорят, называли. Польские, еврейские, немецкие... Информацию засекретили, но шила в мешке не утаишь. Все, кто побывал в ту ночь в подвале, закончили свою жизнь очень плохо. Ушли из милиции, а потом след их оборвался. Вот с тех пор и не позволяют милиционерам долго на посту в Краеведческом музее сидеть. Месяц – и снова смена. Нехороший, говорят, пост, грешный. Словно нынешнее поколение расплачивается за преступления своих предков...