Вячеслав Денисов - Месть по закону

Струге дрожащей рукой затушил окурок о стоящую рядом напольную пепельницу. Вот туда он и плюнул...

– Наш материал произвел фурор в Джерси, – вдруг сказал Приттман. – Мэл Боско едва не кончил от радости. Только он сказал, что я в статье очень много выдумал. Он ведь не знает, что это твой материал. Но я не счел нужным его переубеждать. Антон, несмотря на усталость, сумел подавить улыбку. Но даже едва заметное движение бровей Струге заставило Приттмана насторожиться.

– Но ты ведь не выдумал, Энтони?! Если мой материал после «сенсационного» назовут «липой» – моей карьере конец!..

– Майкл, все, что вы пишете, всегда и везде будет восприниматься как «шняга», – с сигаретой в зубах и уже не скрываемой усмешкой в глазах Антон повернулся к журналисту.

– Что есть «шняга»? – перешел на русский Приттман.

– То же самое, что «фуйня» на китайском. – Смеяться сил не было, поэтому Струге привалился спиной к перилам и вздохнул. – Вы верите в собственное величие, а когда на ваших глазах рушатся небоскребы – бежите в магазины за противогазами. Страхуетесь от инопланетян, веруя в сторонний разум, и вместе с этим презираете разум земной, если он – не ваш. Ваша логика беспардонна и прямолинейна, а потому – беззащитна. И вам никогда не понять мысль русского преступника. Потому что никогда не предположите, например, что вегетарианец не тот, кто любит животных, а тот, кто ненавидит растения. Нужно жить в России по ее законам, чтобы понять ее. Но до конца ее никогда не понять. Вам – тем более. Поэтому, если не хочешь остаток жизни провести в русской зоне – мотай отсюда, Майкл.

И вот – минута расставания.

Подняв с пола легкую сумку, Антон пожал руку журналисту и пошел к стойке. Рейс объявлен, значит, не отменен. Приттман решил провожать его взглядом до того момента, пока тот не скроется в накопителе.

Вдруг Струге остановился и, к удивлению американца, направился к телефонным аппаратам. Журналист стоял и смотрел, как судья набирает телефонный номер. Цифры издалека было не разобрать, но, судя по их количеству, Струге делал междугородный звонок. Спокойно, словно на Бродвее со старым знакомым, он около минуты с кем-то поболтал и повесил трубку. По его слегка порозовевшему лицу Приттман сделал вывод, что разговор носил позитивный характер. Закончив разговор, Антон вернулся к Приттману.

– Майкл, я не хочу тебя расстраивать, но лучше ты это услышишь от меня, чем от кого-либо другого. Клянусь тюрьмой Алькатрас и статуей Свободы, тебе сейчас лучше уехать и не появляться в Тернове. Думаю, ты так и сделаешь. Возможно, ты мне очень понадобишься в скором времени. Только сейчас я не могу сказать – зачем. Потому что сам не знаю. А, может, и вовсе не понадобишься. На всякий случай – прощай ...

С минуту журналист стоял, как пораженный громом. Он понял, в чем неповторимость российских судей. Во всяком случае, таких, как Струге. В беспардонной жестокости, основанной на точном исполнении закона. Они наверняка знают – что именно будет лучше. В их откровенной прямоте и справедливости. Но только таких судей, как этот. Как этот русский судья...

Антон, закрыв глаза, сидел у окна автобуса. Полтора часа в уши давил приглушенный рокот двигателя «Икаруса». Он не видел, что происходит за задернутой шторой, но знал – через пять-десять минут водитель сбросит скорость и зарулит за автовокзал Тернова, на стоянку. Вместо ухоженных улочек Лубянска его взору предстанут облезлые клены родного города. Да рваные газеты, которые ветер носит по мостовой. А еще он знал, что его ждет верный друг Вадик Пащенко. Они приедут в его квартиру, Вадим выберет из «арсенала», хранящегося у него, бутылку «Смирновки», накроет стол, и они будут пить. Пить молча и помногу. Чтобы забрало. Чтобы забыть все, что произошло за последние две недели. А что будет потом? ПОТОМ НАЧНЕТСЯ САМОЕ ГЛАВНОЕ...

А сейчас что может быть важнее того, что он снова дома?

О том, что его больше нет, Саша узнает случайно. Кто-то из юристов банка бросит случайную фразу, вставленную между восхищением вчерашним показом мод и возмущением завтрашним прогнозом погоды:

– Слышали, Струге умер? Ну, тот судья, из Центрального суда?

Саша на ватных ногах поднимется с офисного кресла и, оперевшись на него, едва не упадет. Она поднимет трубку и позвонит Пащенко. Тот будет долго молчать, оттягивая ответ. Фразу, которая дастся ему с огромным трудом:

– Да, Саша... Я слышал о его смерти. Мне очень жаль. Прости, что не позвонил...