Дон Уинслоу - Жизнь и смерть Бобби Z

Элизабет стонет почти неслышно, ведь в соседней комнате спит ребенок. Тим не спешит, он поднимает глаза на ее лицо, ему не верится, что это он – с такой красивой женщиной и что ей это нравится; одну руку она положила ему на плечо, а другой пощипывает себя за соски. Он продолжает смотреть на ее лицо и несколько минут спустя, когда она, изогнувшись, чуть отодвинулась и насадила себя ему на язык, и – ему не верится, но он кончил одновременно с ней.

Вскоре он снова готов, извиваясь, избавляется от одежды, и вот он у нее внутри, они тесно сплелись, обняв друг друга и раскачиваясь вперед-назад, и на этот раз она вскрикивает, и он, целуя, чувствует влагу на ее щеках.

Некоторое время они лежат в молчании и покое, Тим ощущает теплую влажность ее кожи и слушает, как она дышит, и жизнь в кои-то веки кажется ему безмятежной.

Эта расслабляющая тишина совсем убаюкала его, как вдруг она шепчет ему в ухо:

– А теперь скажи мне правду.

– О чем? – Ему хочется спать.

– О том, кто ты на самом деле.

И сна у него – ни в одном глазу.

– Я Бобби Закариас, – говорит Тим.

– Нет, это неправда.

Его обезоруживает именно ее уверенность. Он сидит на унитазе, глядя, как Элизабет моется махровой салфеткой под душем.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает он без всякого вызова, скорее с интересом.

– Детка, женщину обмануть нельзя, – отвечает она.

Тиму не хочется развивать эту тему, и он осведомляется:

– И давно ты поняла?

– С первой минуты.

– С первой минуты?

Она улыбается и кивает.

С какой первой минуты, недоумевает Тим. С той минуты, как он вышел к бассейну у Брайана, или с той минуты, когда она вынула его член из штанов? Но по-настоящему он хочет узнать не это и спрашивает:

– А зачем ты мне рассказала про Уэртеро? Держала бы язык за зубами и позволила бы им меня убить.

Элизабет вытирается полотенцем и начинает натягивать джинсы.

– Это было бы нечестно, – замечает она, – позволить, чтобы тебя убили за то, что сделал Бобби.

– А что сделал Бобби?

Вскальзывая в блузку и застегиваясь, она предлагает:

– Давай сначала ты.

– Что – сначала я?

– Ответишь, кто ты, черт побери? И с чего это ты носишься туда-сюда и прикидываешься Бобби? И где сам Бобби?

В кои-то веки она, кажется, спрашивает серьезно, думает Тим. Эта ее издевательская улыбочка пропала, вокруг глаз – морщинки. Она выглядит старше, чем ему казалось. Старше и милее.

– Ты его любила? – спрашивает он.

– Когда-то.

– А сейчас?

Она пожимает плечами.

Тим набирает побольше воздуха и произносит:

– Меня зовут Тим Кирни, и я конченый неудачник. ДЕА заключило со мной сделку: чтобы я притворился Бобби Зетом, тогда они смогут обменять меня на своего агента, которого держит у себя Уэртеро.

Элизабет смотрела на него, ожидая, пока он выложит остальное, потому что она задала ему три вопроса, а он ответил на два. А он не хотел отвечать на третий. Лучше бы солгать и сказать, что он не знает, но женщина поступила с ним честно там, на старом ранчо, и она выстояла, когда Брайан бил ее пряжкой, так что Тим считал, что она заслужила честный ответ.

– А Бобби мертв, – говорит Тим.

Он встает, готовясь подхватить ее, если она, к примеру, станет падать в обморок, как это проделывают женщины в кино, однако она остается на ногах и бьет в самую точку:

– Как он умер?

По ее интонации он чувствует: она думает, что Бобби шлепнули, и он уже хочет сказать «от естественных причин», но тут вспоминает, что в наркобизнесе это и в самом деле естественная причина смерти – когда тебя шлепают.

Поэтому он говорит:

– Сердечный приступ.

– Ты шутишь.

– Под душем, – уточняет Тим. – Агенты ДЕА его взяли и собирались обменять, а он умер от сердечного приступа под душем.

– Только и всего?

– Только и всего, – повторяет он. И, помолчав, спрашивает: – Как ты, в порядке?

Она отзывается:

– Не тревожься обо мне… Никогда не представляла себе мир без Бобби. Ну да, я его столько лет не видела, но он всегда где-то был, понимаешь?

– Конечно.

И тут ее как прорвало. Тим видел такое в тюрьме: какой-нибудь парень за много месяцев слова не вымолвит, а потом на него находит, и он начинает, не думая, выбалтывать все, что у него в голове.

– Знаешь, когда я попадала во всякие переделки, – начала она, – без денег, или если меня бросал какой-нибудь мужик, или если дорожный патруль находил у меня в машине окурок косяка, – мне нужно было сделать только одно: позвонить Монаху, – и все улаживалось. За меня все улаживали, и это все Бобби, он мне протягивал руку, как бы далеко ни был.