Сергей Донской - Караван дурмана

Юркий, как полевая мышь, юноша с пергаментным лицом выставил перед собой двустволку… Вислоусый казах в круглой шапке вооружился чем-то, напоминающим пику… Вскочивший на коня джигит суетливо набивал пулями барабан своего старенького нагана…

– Ну, здравствуйте… – Совершив крутой вираж, «Нива» резко затормозила. Выскочивший наружу Громов открыл стрельбу еще раньше, чем прорвался сквозь тучу поднятой колесами пыли. Сначала почти наугад, просто по силуэтам. Потом – по смутно обозначившимся фигурам.

Он остановился не раньше, чем разрядил две трети обоймы, но последние пули были потрачены зря, потому что те, кого он хотел убить, были убиты значительно раньше. «Во всем виновата пыль, – сказал себе Громов, вытирая слезящиеся глаза. – Проклятая пыль. Из-за нее пришлось палить дольше, чем это требовалось на самом деле».

Глубокий вдох, глубокий выдох. Вдох, выдох. Пелена упала с глаз, зрение прояснилось.

Андрей висел на кресте, такой же неживой, как деревянные брусья, к которым его прибили гвоздями. Громов перевел взгляд на его палачей.

Желтолицый юноша как взвел оба курка своей двустволки ребром ладони, так и опрокинулся навзничь, и теперь неподвижно лежал на спине, равнодушный к тому, что его овчинный тулупчик постепенно пропитывается кровью.

Всхрапывала и поднималась на дыбы кобыла, стремясь избавиться от трупа своего наездника, обе ноги которого застряли в стременах.

Живым оставался только раненный в обе ноги и плечо казах с пикой, но это продолжалось недолго – ровно столько, сколько Громову потребовалось времени для того, чтобы задать ему несколько коротких вопросов.

Вогнав пулю в переносицу взвизгнувшего казаха, Громов развернулся на каблуках и зашагал к кресту, у подножья которого скорчилась его дочь. Глаза Андрея были открыты, но смотрели они не на оплакивающую его жену, а куда-то вдаль, где ничего, кроме низких облаков, не было.

– Лена… Леночка…

Молчание. Громов отвернулся. Внизу, вцепившись за распахнутую дверцу «семерки», маячил Корольков, не решившийся подъехать поближе. Чего он ждал? Что Андрей воскреснет и все забудется, как страшный сон? Что все можно будет начать сначала?

– Топай сюда, – крикнул Громов, маня бизнесмена пистолетным стволом. – Требуется твое непосредственное участие. Помог человека убить, теперь поможешь его похоронить, понял?

– Да, – закивал Корольков, взбираясь по откосу, – конечно. Я понял.

– Бери лопату, раз понял. Могилу копай поглубже, на совесть. Она тебе что-нибудь подсказывает, м-м?

– Мо… могила?

– Совесть.

– Да. – Опустив голову, Корольков принялся ковырять землю лопатой. – Все так ужасно… Даже не знаю, как теперь ей в глаза смотреть. – Он покосился на Ленку.

– А ты не смотри, – крикнула она, выпрямляясь во весь рост. – Никогда не смотри мне в глаза, слышишь?

– Хорошо, хорошо. – Корольков приналег на лопату всем весом, покряхтывая от усердия. Выворачиваемые им пласты земли постепенно образовывали отвратительную на вид черную кучу.

Сделав еще несколько глубоких вдохов и выдохов, Громов направился к «Ниве».

– Ты куда? – резко спросила Ленка.

– Хочу наведаться к здешнему баю. Скоро вернусь.

– Останься!

Громов замер на полпути. Вернулся. Протянул дочери еще не успевший остыть «универсал», положил сверху полную обойму.

– Вот, держи на всякий случай. Помнишь, как с этим обращаться?

– Помню, – подтвердила Ленка. – Только не надо никуда ездить. Хватит, папа.

Громов опять повернулся к ней спиной и пошел прочь, сосредоточенный, собранный, бесстрастный – как зомби, поглощенный одной-единственной целью.

– Да, этого должно хватить, – бормотал он, перекладывая на переднее сиденье «Нивы» два автомата и подсумок со снаряженными магазинами. – Должно хватить. Обязательно.

Ленка стояла и смотрела вслед удаляющемуся автомобилю. Проехав несколько десятков метров, он затормозил.

Отец передумал? Решил, что пролито достаточно крови?

Лобовое стекло «Нивы» рассыпалось и с грохотом обрушилось на капот. Несколько раз мелькнул приклад автомата, сокрушающий застрявшие осколки. Выбросив из выхлопной трубы струю голубоватого дыма, рыкающая «Нива» устремилась в направлении дороги, подскакивая на рытвинах, как обезумевший от ярости зверь, несущийся по следу врага.

– Напрасно ты его отпустила, – подал голос Корольков. – Надо было его удержать.

– Отца невозможно удержать, – тихо сказала Ленка. – Теперь его ничто не остановит.