Алексис Леке - Хроника обыкновенного следствия

С одной стороны, своим спонтанным признанием он посадил себя в лужу, но одновременно и выбил почву у меня из-под ног. Я знаю такой типаж. Несмотря на добровольное признание, он вовсе не желает облегчить мне задачу. Напротив, он меня еще помурыжит. Он может затянуть следствие на долгие месяцы, выдавать изредка то одно, то другое признание, потом упрямо молчать три недели, превращая своего адвоката в козла отпущения, меняя показания, бомбардируя прессу и адвоката заявлениями, объявляя голодовку. Такому типу любые средства хороши, чтобы сохранить инициативу. В душе они веселятся, как чокнутые. Будто убивая, преследовали лишь одну цель — пойти под суд. Они — шуты и играют свою роль в жизни, привлекая следователей, адвокатов и журналистов в качестве герольдов. Моя задача — не быть втянутым в эту игру. Моя задача — не поддаваться на требования репортеров, свести все к строгой законности.

Я должен был бы испытывать ощущение триумфа. Полицейские за двадцать четыре часа непрерывных допросов его не раскололи, а после двадцати минут пребывания в моем кабинете он признался. Это может поразить всех остальных, но не моего секретаря и меня. Мы оба знаем, что я здесь ни при чем. Он признался, потому что выбрал данный момент. Точка.

Покидая Дворец правосудия, я испытываю небольшое раздражение. Физиономия убийцы и его короткое циничное признание занозой застряли в памяти и нудят в голове по дороге домой, в ванной, а затем и за столом.

Эмильена, моя супруга, говорит о своей галерее — это любимый конёк жены, и я не могу ее упрекать в этом. Она не уроженка этого города — ей пришлось проявить немало мужества и упорства, чтобы создать с подругой галерею искусств и превратить ее в место обязательных встреч сливок общества департамента и даже региона.

Она красива, даже прекрасна, что предполагает некую величественную гармонию черт лица и фигуры; бедра у нее чуть тяжеловаты, хотя она и не рожала, но плоть под юбкой тверда, ягодицы круглы, шея гладка, а волосы блестят. Описывая ее, замечаю, что говорю о ней как о кобыле, но мне никогда не удавались описания, а кроме того, мне в ней всегда нравилось то, о чем и сказать нельзя. Мужчины, как и женщины, заглядываются на нее.

Слушая о её новом художественном открытии, я вдруг осознаю, что провожу свою жизнь — приятную жизнь — меж двух молодых женщин привлекательной наружности. С одной живу в некоем профессиональном симбиозе, исключающем любой физический контакт, со второй завтракаю, почти ежедневно ужинаю и значительно реже сплю. Одна слушает и записывает, вторая говорит. Если забыть о ночах, то с первой я провожу в четыре или пять раз больше времени. Меня поражает несуразная мысль. А если их поменять местами? Эмильена станет секретарем, а мадам Жильбер — владелицей галереи? И через час я лягу в постель с мадам Жильбер?

Мое обычно ленивое воображение обретает крылья. Я вижу своего секретаря выходящей из ванной в одной из ночных сатиновых рубашек Эмильены, она скользит в постель, забрасывая ноги в сторону и не очень поднимая простыню, — перед моим взором мелькает соблазнительная белизна ее ляжек. Она спрашивает: «Вы ложитесь, господин следователь?»

Не знаю почему, но эта мысль веселит меня, несмотря на свою абсурдность. Если бы Эмильена была моим секретарем, а мой секретарь — женой, ей не надо было бы обращаться ко мне со словами «господин следователь», как не обращается Эмильена. Я не могу сдержать улыбки.

— Знаю, что наши проблемы должны казаться тебе тривиальными, — говорит Эмильена, — но не понимаю, почему последняя проделка старшины выглядит смешной.

Галерея Эмильены и Электры (Э&Э для знатоков) занимает первый этаж одного из самых респектабельных домов города. Ее подругу на самом деле зовут не Электрой, но по причинам снобизма и удивительного профессионального чутья она предпочитает, чтобы её не звали Мартиной.

Перестановки, которыми постоянно заняты обе владелицы в своей галерее, вызывают столкновения с другими совладельцами дома и их старшиной. Морально я поддерживаю их требования, хотя в душе не очень уверен в правоте женщин.

Я знаю, в городе Электру считают лесбиянкой (её поздний брак с директором банка не поколебал этой веры), и Эмильена изменяет мне с ней (особенно после смерти банкира). Я узнал об этом, поскольку подозревал, а потому и был особо восприимчив к завуалированным высказываниям и двусмысленным взглядам знакомых. Но вот уже некоторое время, по счастью или несчастью, знаю, что заблуждался. Не суть важно, лесбиянка Электра или нет. Эмильена изменяет мне, но не с ней. По правде говоря, она изменяет мне не с каким-то определенным человеком. Она спит с каждой своей последней находкой, художником или скульптором, и так было всегда, хотя узнал я об этом недавно.

Читать дальше